И хоть бы для приличия ска­зал кто слово. Молчим. Засмеялся тогда старший лейте­нант Куприянов, и мы грохнули смехом.
– Сейчас, – говорит, – посмотрю, какие вы герои, как на снарядах работаете. Перепелице, наверное, – это ко мне относится, – ничего не стоит через «коня» пере­махнуть.
– На то он и птичью фамилию носит, – съязвил сол­дат Василий Ежиков.
Ох, и колючий же этот Ежик! Ведь это он обо мне за­метку в газету составил. Страсть как писать любит. И ни одного случая не пропустит, чтобы не поддеть Перепе­лицу. Один раз до того подковырнул, что в глазах моих потемнело. Было это на общем собрании роты. Обсуждали мы вопрос о бдительности воина Советской Армии. После доклада должны были прения начаться. Но первым никто выступать не решался. Неудобно мне стало. Ведь сам командир батальона на это собрание пришел. Что о на­шей роте подумать может? А председательствовал стар­ший лейтенант Куприянов. Таким задорным голосом спра­шивает он:
– Кто будет говорить?
Как тут удержишься? У меня рука сама вверх полезла, и не успел я собраться с мыслями, как старший лейтенант объявил, что слово, мол, предоставляется товарищу Пере­пелице. Захолонуло у меня в груди. Правду скажу – не подготовился я к речи. Но выступать мне приходилось не раз, авось, думаю, и сейчас обойдется. Вышел к столу пре­зидиума и как увидел, сколько на меня глаз смотрит, в голове мешанина началась, а к языку точно гирю при­весили. Стою и молчу. По залу уже смешок покатывается. Многие на стульях заерзали – за меня переживают. А тут Василий Ежиков шепчет, да так, что всему залу слышно: «Хлебом, – говорит, – Перепелицу не корми, а дай отличиться. Вот и отличился, смотреть стыдно…»
Такая обида меня взяла – и на себя и на Ежикова, что враз прорвало. Отвечаю на шепот Василия:
– Мне тут, – говорю, – отличаться нечем. Я на учеб­ном поле отличусь. А если вы, товарищ рядовой Ежиков, и дальше будете так плохо чистить оружие, как сегодня почистили (вспомнил я, что сержант Ребров после заня­тия заставил Ежикова снова смазать ствол карабина), то бдительности вашей грош цена! На язык вы острый, а бди­тельность притупилась…
Вот на какую мысль натолкнул меня Василий Ежиков. А мне только начать, дальше пойдет. Содержательная речь получилась – о боеготовности солдат. Даже коман­дир батальона отметил это в своем выступлении.
С тех пор Ежиков при случае старается тоже критикнуть Перепелицу, показать, что и я не без греха. Вот и сейчас уколол при старшем лейтенанте Куприянове. До­гадывается Василий, что хочется мне молодцом показать себя перед командиром роты. А разве ему, Ежикову, не хо­чется?
Когда перерыв кончился, старший лейтенант пришел посмотреть, как прыгает через «коня» отделение сержанта Реброва. А хлопцы наши, чтобы блеснуть своей удалью, успели удлинить ноги «коню» так, что стал он похожим на верблюда.
Видит это старший лейтенант и одними глазами смеется. Не говорит, что «коня» можно и пониже опустить, как требуется по нормам упражнения.
Первым прыгнул Степан Левада. Перед разбегом он постоял секунду, измерил взглядом расстояние, рассчиты­вая, чтоб правой ногой на трамплин ступить. Затем по­бежал… Толчок! И перелетел через «коня». Чистая работа!
Потом рядовой Ежиков вышел на исходное положение. Вижу, волнуется хлопец. «Хотя бы отделение не под­вел», – кольнула меня мысль. Побежал. Я даже глаза за­крыл… Слышу – хлопок руками по «коню», а затем глухой удар ногами по матрацу. Молодчина! – И позабыл я, что моя очередь наступила, – за Василия Ежикова волно­вался.
– Рядовой Перепелица, к снаряду! – слышу голос сержанта Реброва.
Дрогнуло от неожиданности у меня сердце. Глянул я на старшего лейтенанта Куприянова, а он положил руки за спину и смотрит в мою сторону, вроде подбадривает. Стал я на исходное, а в голове мысль: «Не оскандалиться бы». И когда поймал себя на этой мысли, почувствовал, что беда может случиться. Раз неуверенность появилась, значит имеешь, Перепелица, шансы «показать себя»… Даже трудно рассказывать.
Побежал я один раз – плохо рассчитал толчок и отка­зался от прыжка. Делаю второй разбег. Чудится мне, что сейчас в рамки стенной газеты буду впрыгивать. И так мне хочется туда впрыгнуть!.. Отрываю взгляд от трамплина, отталкиваюсь… А кожаная спина «коня» длинная-предлин­ная! Выбрасываю вперед над ней руки, но достаю не­далеко. Значит, толчок о трамплин слабый. Теперь толчок руками не спасет. Так и случилось. Застрял я на самом конце «коня» да еще носом клюнул, а потом мешком плюх­нулся на матрац.
Счастье, что в отделении такими неудачниками оказа­лись только двое – я да Илья Самусь.
Старший лейтенант все же похвалил отделение, а по моему адресу коротко сказал:
– Перепелица перестарался. Бывает и такое. Значит, хладнокровия ему не хватает.
Как в точку попал. Верно же – горячился я. В перерыве товарищи разные советы стали давать.
Один Ежиков не упустил случая, чтобы опять не ущипнуть Максима. Подошел ко мне и говорит:
– Вся беда в том, что хвастун ты, Перепелица.
Так и сказал: «хвастун». Мне даже жарко стало.
– Ведь, – продолжает он, – ты думал лишь об одном: как бы отличиться перед командиром роты?
Не догадывался Василий, что я мечтал еще благодар­ность старшего лейтенанта заслужить. Тогда бы наверняка сегодня вечером Максим Перепелица прочитал о себе в стенной газете и ему не пришлось бы отводить в сторону глаза при встрече с товарищами из соседних взводов, как это было после выхода прошлого номера газеты.
– И не обижайся за прямоту, – говорит Ежиков, – и сам душой никогда не криви.
После физподготовки пошли мы на тактические занятия в район высоты «Круглая».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64