Но стоит лавочникам удалиться, как капитан с эксцентричностью, свойственной великим умам, при помощи неизменного Доэма, верность и преданность коего составляют едва ли не самую трогательную черту его характера, распродает все имущество с большою для себя выгодой, ибо, хотя вещи сбываются за бесценок, вырученная сумма все же значительно превышает затраты — ведь капитан не уплатил за них ни гроша. После различных махинаций обман раскрывается, Фиц Фирси и Доэма признают сообщниками, и в полицейский участок, куда их препровождают, являются толпой все их жертвы.Кто не увидит в этом точную копию театральной пантомимы, где Фиц-Вискера Фирси играет клоун, Доэма — Панталоне, а лавочников — статисты? Самое забавное в этой шутке, что угольщик, который громче всех жалуется на обманщика, — это тот самый зритель, что вчера сидел в середине первого ряда партера и громче всех смеялся над тем же представлением, разыгранным к тому же во много раз слабее. Что тут говорить о Гримальди, заметим мы еще раз. Разве Гримальди даже в лучшие свои дни мог в подобных проделках сравниться с Да Коста?Упоминание об этом последнем клоуне, пользующемся заслуженной славой, наводит нас на мысль об его последнем комическом номере — выманивании векселей у одного молодого джентльмена из военных. Едва успели мы положить перо, чтобы несколько минут полюбоваться великолепным исполнением этой шутки, как нас внезапно осенила мысль о другой стороне нашей темы, и потому мы тотчас же снова беремся за дело.Все, кто бывал за кулисами, и большинство из тех, кто сиживал в театральной зале, знают, что при исполнении пантомимы очень многих людей выталкивают на подмостки единственно ради того, чтобы их обманывали, или сбивали с ног, или проделывали с ними и то и другое, а между тем мы еще до последней минуты никак не могли понять, для какой в сущности цели сотворено множество странных, ленивых, большеголовых людей, которые часто встречаются то тут, то там. Но теперь нам все это ясно.Они — статисты в пантомиме жизни, люди, которых втолкнули в нее единственно ради того, чтобы они перекатывались друг через Друга, стукаясь головами обо все, что попало. Не далее как на прошлой неделе нам пришлось сидеть за ужином напротив одного из таких людей. Теперь мы припоминаем, что этот человек как две капли воды похож на джентльменов с картонными головами и лицами, которые исполняют подобную роль в театральных пантомимах, — та же глупая деревянная улыбка, те же тусклые свинцовые глаза, тот же пустой, ничего не выражающий взгляд; и что бы ни говорилось, что бы ни делалось на сцене, он непременно появится не вовремя или наткнется на что-нибудь, не имеющее к нему ни малейшего касательства. А мы-то все глядели на человека, сидящего напротив нас за столом, и никак не могли понять, к какому разряду существ его причислить. Как странно, что это только сейчас пришло нам в голову!Сознаемся откровенно, что арлекин доставил нам много хлопот. В пантомиме реальной жизни мы видим столько всевозможных арлекинов, что, право же, затрудняемся, которого из них выбрать в товарищи арлекину на театре. Одно время мы склонны были думать, что арлекин не кто иной, как некий знатный и состоятельный молодой человек, который, убежав с танцовшицей, прожигает свою жизнь и средства в пустых и легкомысленных развлечениях. Однако, поразмыслив, мы вспомнили, что арлекины иногда способны острить и даже совершать разумные действия, что же касается нашего знатного и состоятельного молодого человека, то думается нам, что он едва ли повинен в подобных проступках. По зрелом размышлении мы пришли к выводу, что арлекины в жизни — это по большей части обыкновенные люди, отнюдь не составляющие обязательной принадлежности каких-либо определенных кругов или сословий, некоторых определенное положение или особое стечение обстоятельств наделило волшебным жезлом. И это обязывает нас сказать несколько слов о пантомиме общественной и политической жизни, — что мы тотчас же и сделаем, после чего умолкнем, предпослав здесь лишь замечание о том, что мы отказываемся упоминать о коломбине, ибо никоим образом не одобряем характера ее отношений с разноцветным любовником и ни в коем случае не чувствуем себя вправе представить ее высоконравственным и почтенным дамам которые внимательно читают наши пространные рассуждения.Мы утверждаем, что открытие сессии парламента не более как подъем занавеса перед большой комической пантомимой, и что всемилостивейшую речь его королевского величества по случаю начала таковой не без успеха можно сравнить со вступительной речью клоуна: «А вот и мы! Милорды и джентльмены, а вот и мы!» Нам кажется, что это вступление отлично передает смысл и содержание умилостивительной речи премьер-министра. Если вспомнить, как часто произносится эта речь и притом тотчас же после перемены декораций, сходство будет полным и еще более разительным.Быть может, никогда еще состав исполнителей нашей политической пантомимы не был так богат, как ныне. Особенно повезло нам с клоунами. Никогда еще, кажется, они так ловко не кувыркались и не исполняли свои фокусы с такой готовностью на потеху восхищенной толпе. Их неуемное пристрастие к выступлениям дало даже повод к некоторым упрекам: так, говорят, будто, разъезжая с бесплатными представлениями по всей стране, когда театр закрыт, они опускаются до уровня шутов, унижая тем свою почтенную профессию. Само собою разумеется, что Гримальди никогда не делал ничего подобного; и хотя Браун, Кинг и Гибсон между сезонами ездили в Сэррей, а мистер К. Дж. Смит иногда выезжал в Сэдлерс-УэлЛс, мы не находим в истории театра такого прецедента, чтобы все акробаты разъехались на гастроли по провинции, за исключением неизвестного джентльмена, выделывавшего сальто под маркой покойного мистера Ричардсона;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41