»– Да, мэм, трясло куда как больше обычного, – согласился он. – Должно быть, мы не раз едва не сходили с рельс. Ну да ладно, завтра к утру все крепления как следует проверят. Добрый вечер, сэр, – это уже относилось ко мне, я хорошо знал этого кондуктора. – Веселого Рождества вам и счастливого Нового Года! Должно быть, вам надобен кэб к Снаргестоунской вилле? Эй, извозчик!Да, мне и впрямь нужен был кэб, и в нем я и поехал. Я расплатился с кэбменом совершенно свободно, не уронив ни монетки. Когда я приехал, мистер Джейкс туг же настоял на том, чтобы принести мне в столовую чего-нибудь горячительного. На улице ведь, сказал он, «смертельный холод». Я присоединился к веселому обществу и был встречен распростертыми объятиями моей Тилли и распахнутым жилетом дядюшки Бонсора. Я принял участие в веселых играх и забавах, какие водятся на Святки. Мы все обедали вместе на Рождество, причем я преловко управлялся с супом и умело разрезал индейку, а назавтра, в «день подарков», удостоился от дядюшкиного адвоката похвал за дивный почерк, который продемонстрировал подписью на необходимом документе. И двадцать седьмого декабря тысяча восемьсот сорок шестого года я женился на моей обожаемой Тилли и собирался счастливо прожить всю оставшуюся жизнь, как вдруг я снова проснулся – на сей раз, по настоящему проснулся в своей кровати в Доме с Привидениями – и обнаружил, что меня просто-напросто слишком порастрясло в поезде по дороге сюда, и что не было ни свадьбы, ни Тилли, ни Мэри Ситон, ни миссис Ван Планк – никого, кроме меня и Призрака Малярии, да двух внутренних окон в Двойной Комнате, которые дребезжали, точно призраки двух часовых, желавших таким призрачным образом способствовать моей безвременной кончине и нести надо мной призрачный караул. Призрак картинной галереи Белинда, со свойственным ей скромным спокойствием, тотчас же откликнулась за новый призванный дух и тихим, отчетливым голосом начала: Погасли свечи; я вошла в покой,Томима непонятною тоской.Там тени трепетали на стене,Все ближе, ближе крадучись ко мне;Сгущалась тьма, и лишь камина светОдин старинный озарял портрет,Монахини. Не знаю, что виной,Мой детский страх иль полумрак ночной,Но был портрет тот полон тайных сил –Такие Рембрандт рисовать любил.Скорбь мировая тенью пролеглаВокруг ее склоненного чела,Прозрачны были кисти тонких рук,Сливался с темнотой ее клобук.Мерцали угли, и в ночной тишиВдруг поднялась из недр моей душиНавеянная сменою тенейСтаринная легенда прошлых дней. О Юг! О неземная колыбель,Откуда вышел первый менестрель!О, виноградный край, что в мир принесРомантику – дитя волшебных грез.Я там была. Чудесным летним днемСияло солнце золотым огнем,Был сонный воздух зноем напоен,Безоблачен и ясен небосклон.И лишь негромко шелестел прибой,Играла рябь на глади голубой,И волны в упоенье тихих негЛаскали средиземный жаркий брег.Все было тихо; вдруг церковный звонРассеял полуденный мирный сон.Дробясь в холмах, затих протяжный звукВ спокойствии, объявшем все вокруг.Невдалеке, отчетливо видна,Белела монастырская стена,И спутник мой, что жизнь провел своюВ том полном песен и легенд краю,Знал все долины и леса окрест,Знал каждое преданье этих мест,Поведал мне в тот безмятежный часСтаринный и причудливый рассказ: Сей монастырь стоит здесь с давних порВ лощине тихой меж холмов и гор.Боярышник, как верный часовой,Благочестивых дев хранит покой.И с давних пор сей колокольный гласСелянам возвещал молитвы час.Здесь рыцарь, прежде чем уйти в поход,Ночь у церковных проводил ворот.Сюда сходился в праздник местный люд,Свои дела отдать на Божий суд,И каждый знал, что здесь всегда найдетОн утешенье от земных невзгод.Усталый путник, бредший средь холмов,Там обретал приют, и стол, и кров.Монахинь осеняла благодать –Чудесное искусство исцелять,Всегда хранить им завешал уставЗапас целебных снадобий и трав. Но кто своей красой пленяла взорПревыше всех послушниц и сестер?Чей шаг был легок, песня так звонка,А веки, точно крылья мотылька?Кто та, чья жизнь недолгая былаДоселе лишена невзгод и зла(Хотя всегда, сочувствия полна,Чужой внимала горести она),Чье сердце билось, верою горя?Сестра Анжела, дочь монастыря.Не ведая родителей своих,Она росла среди сестер святыхИ, из ребенка в деву обратясь,Невестою Христовой нареклась.Она следила, чтоб пред алтаремЛампада пламенела день за днем,И вышивкой проворная рукаРасцвечивала тонкие шелка.Но среди всех занятий было ейОдно других отрадней и милей –Сбирать цветы, чтоб возлагать у ногПречистой Девы красочный венок.В краю том благодатном круглый годЗемля цветами дивными цветет –Анжеле нравилось, чтоб всяк цветокУкрасил церковь в отведенный срок.Там летом сотни роз, за рядом рядСвоим цветеньем радовали взгляд,Пред алтарем без счета было их –Пурпурных, алых, белых, золотых,Но таял роз померкший ореол,И лилия вступала на престол.(Анжеле, правда, мнилось, что святойМарии люб боярышник простой.)Окончив труд свой, устремляла ввысьОна глаза, и к небесам неслисьЕе молитвы – дивны и чисты,Как эти непорочные цветы.Она молилась. Тихо таял день,Неслышно сестры, как за тенью тень,Сходились в церковь, чтобы перед сномПропеть во славу Господа псалом.Анжелин голос выше всех звенел –«Ave, Maria» хор церковный пел. Увы, недолог мирных дней рассказ.Сменяется грозой затишья час.Огонь войны тот дивный край обжегИ потянулся поселян потокК монастырю, чтобы в его стенахИзлить слезами пережитый страх.И как-то ночью у церковных вратПредстал из сечи вышедший отрядИ командир, смиренен, но суров,Вручил своих израненных бойцовЗаботам перепуганных сестер,Что выбежали в панике во двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50