В конце концов, подниматься не стал, решил сперва вокруг дома обойти. Может, если здесь что произошло, следы какие увижу.
Вот я и обошел дом с левой стороны, по заросшим клумбам пытаюсь глазом прикидывать, в бледном этом свете звезд и луны, и так дошел до того места, с задней стороны, где прямо в окна кусты сирени ломятся. А в наших краях, сирень, она поздно зацветает и долго цветет, однако и у нас почти отцвела, но тут и там ещё есть цветочки, и запах в ночи держится, ощущаемый, когда совсем близко к кустам подойдешь.
Вот я в этом запахе и замешкался. Принюхиваюсь, и при этом на окна поглядываю. Интересно, прикинул, не стоит ли через окно в дом залезть? Заперты они все, наверно, но хоть одно да поддастся, если...
Только додумать свою мысль я не успел. Будто в голове у меня бомба разорвалась, и боль весь позвоночник проткнула, от самых шейных позвонков и вниз - и все, и вырубился я.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Пришел я в себя в доме, в старом кресле большой комнаты в задней стороне дома, почти по его середке - в той комнате, которую ещё со времен Степана Никаноровича помнил. Правее она той комнаты, в которой я тело "таджички" на стол сгружал, и чуть вглубь от той, где я лупу искал и всю эту парфюмерию увидел.
Ничего сидел я, не связанный, и руки на подлокотниках лежат. Свет горел слабенький, одна только сорокаваттная лампочка в настенном светильнике на всю комнату, но меня и этот свет ослепил в первый секунд, при больном-то затылке. Ведь когда голова не того, то любой лишний свет в неё будто штопором ввинчивается.
А потом я запах дорогого душистого табака уловил, тонкий этот ароматец, и начал понемногу въезжать, что к чему.
В общем, из-под съезжающихся век разглядел я эту Татьяну-Катерину. Сидела она, аккуратно пепел в древнюю металлическую пепельницу с восточным узором стряхивая, и внимательно наблюдала, когда я очухаюсь. Увидела, что очухался, и улыбнулась.
- С добрым утром, Яков Михалыч... Или можно тебя дядей Яковом называть?
- Можно, - ответил я, - почему нельзя? - а как заговорил, у меня от одного шевеления челюсти и от дрожи слов, через горло и язык проскакивающих, так в голове отдачей стрельнуло, что всех святых выноси. А разве утро уже?
- Полчетвертого. Новый день начался и к рассвету близится, так что утро, конечно... А чего ж ты, такой дурной, вокруг дома в темноте шастаешь? Ведь я только в последнюю секунду разглядела, что ты - это ты. Еле успела удар смягчить, а то бы сейчас закапывать пришлось тебя, дядя Яков, и это уже не твоя бы шабашка была, а чья-то другая.
А я-то сидел, соображал, что бы такое мне разумное сказать, и вот при слове "шабашка" будто всколыхнулось во мне что-то.
- Так вот, - сказал я. - В шабашке-то все и дело. Я ж обещал сегодня у вас пошабашить, - хоть она меня и "дядей Яковом" называть стала, я у меня язык все равно не поворачивался с ней на "ты" перейти, как это у нас в деревне принято, - да всякие катавасии ненужные вышли. А как очнулся недавно, после баньки и всего, что с банькой связано, так припомнил вдруг, вот и поперся, с дурной головы не удержав, который теперь час и какая такая может быть шабашка посреди ночи.
- Неужто ты успел пропить все, что вчера получил?
- Не пропил, - вздохнул я. - Жена отобрала.
- А душа горит, так?
- Ну... не то, чтобы очень. Я ж объясняю, что, как я проснулся, так будто на автопилоте стартовал. Чувство неисполненного долга, что ль, проснулось. А оно как проснется, так день с ночью и утро с днем смешаешь запросто.
- А чего ж ты вокруг дома бродил?
- Да увидел, что тихо все, заперто, вот и искал, где сподручней в окно постучать.
- Доискался, на свою голову... - она сигарету погасила и поглядела мне прямо в глаза. - А что у вас за бедлам произошел? Почему тебя с сыном в милицию забирали?
Я невольно поежился. Потом ответил.
- Из-за трупа.
А что ещё я ответить мог?
- Из-за какого такого трупа?
- Генку Шиндаря... Да я вам о нем рассказывал, хахаль он был этой "таджички"... кто-то удавил его, а труп в нашем огороде зарыл, в самом дальнем углу, за компостной кучей.
- "Кто-то", говоришь? "Зарыл", говоришь? - она усмехнулась. - А ты совсем ни при чем?
- Совсем, - кивнул я. - Ни при чем.
- А почему это милиция вашим огородом заинтересовалась?
Ну, чувствую, будет она меня буравить вопросами, пока насквозь не пробуравит. И деться некуда.
- Да из-за Виталика Горбылкина, придурка нашего, местного! - с досадой ответил я. - Виталик, понимаешь, одного из крутых, Чужака такого, ножом пырнул, вот, значит, Чужака в больницу на "скорой", а милиция нагрянула свидетелей опрашивать, Горбылкина ловить, да и в нашем огороде свежевскопанную землю углядела, в том месте, где никаких посадок нет. Решили, мы алюминий там спрятали, а как копнули - так покойник вынырнул. Вот нас и загребли..
- Выходит, у вас в доме все произошло, раз на вашем огороде милиция пошнырять вздумала?
- Ну да, в нашем! Они как к ночи понаехали...
- Кто - "они"?
- Да бандюги, из самых крутых, - сказал я. - Двое местных и двое - аж из самого Углича.
- Явились трясти тебя, куда труп "таджички" исчез? Ведь что ты могилу копал - это всем известно...
- Ну, не только за этим, - ответил я. И сразу понял, что проговорился: ведь, получается, я этой фразой признал, что труп им был ой как интересен. Но она мою проговорку словно как мимо ушей пропустила, не стала на ней заостряться. Хотя по её глазам видно было, что от неё ничто не ускользнет. Просто у неё для всего свое время отведено: когда на одну тему трясти, а когда на другую.
- А за чем еще? Допытываться, кто я такая? Да ты не бойся, можешь сознаться, что меня заложил. Понятно, что своя рубаха ближе к телу. Так, дядя Яков?
- Не совсем так, - ответил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107