.. Васильич мне говорил, что с ним то же самое происходит, да и многие другие подтверждали. Без этого инстинкта человек, считай, заранее не жилец, особенно когда война не такая, чтобы окопы против окопов, а и с гор подкрасться может, и с чердака дома, мимо которого проходишь, выстрелить... Ну, да ладно. Это я к тому, чтобы вы поняли, что за чувство мной овладело.
Встал я, начал по комнате расхаживать. Потом и в комнате мне стало тесно, нахлобучил я шапку, пальто надел, вышел на улицу. И ноги меня сами к рынку понесли. Прошу заметить, что я и не собирался в ту ночь никого убивать. Да, пистолет у меня был с собой, но я бы в любом случае его не оставил. Это вы понять должны, что такое для такого человека как я получить в руки оружие после многих лет. Да оно само к руке прикипает, и оторваться от него труднее, чем от женщины, вот что я вам скажу. Я собирался разведку местности произвести. То, что я этим кожаным гадам не спущу, это мне заранее ясно было - я не сомневался, что на квартиру Васильича налет совершили те, кто его утром на рынке "в последний раз" предупреждал - но мне надо было как следует всю обстановку изучить, где какое прикрытие и где какие расстояния, потому что все надо было сделать предельно чисто, не засыпавшись. С такой точки стрелять, чтобы я, при моей хромоте, десять раз успел уйти и затеряться, пока смятение будет утихать. А то, что этих гадов надо на рынке подстерегать, и ежику было понятно. Их логов я не знал, а на рынке они каждый день ошиваться должны, если они дань с рынка собирают и следят, чтобы все было по-ихнему.
В общем, выхожу я на площадь перед рынком, там, где автобусная станция междугородних автобусов, и где чуть ли не единственные в городе круглосуточные киоски работают, по бокам от главных ворот рынка, которые, гляжу, заперты, естественно, и на рынке все пусто и темно. А в киосках свет горит, и музыка грохочет, и всякая молодежь возле них толпится "тусуется", как сейчас говорят. Чуть поодаль, где навес автостанции и дежурный домик с билетной кассой и кафе для водителей, народ стоит, боязливо на эту молодежь поглядывая: ночного автобуса ждет.
Кто-то из владельцев киосков динамики на полную мощь врубил, и музыка так наяривает, что уши закладывает. И женский голос орет с надрывом: "Тейк ми ап, тейк ми даун, тейк ми ол эраунд ве таун" - без конца эти слова повторяет, да ещё и крутят эту песню снова и снова, так что даже я запомнил, при незнании языка... Впрочем, я всегда был способен к языкам. Вон, и тогда, в молодости, я по венгерски начал калякать, едва месяц в Венгрии проведя - а ведь говорят, что венгерский язык один из самых сложных. Да и азиатские всякие языки... Впрочем, это неважно. Суть в том, что взял я бутылочку пива в киоске и стою, попиваю её под этот голос нехороший голос, со шлюховатой такой хрипотцой. Блядский голос, напрямую говоря. И вообще, поганая картинка всей этой площади, с души воротит.
Ну, стою я, на меня никто особенного внимания не обращает. Мало, что ли, таких потертых и потрепанных стариков, как я, с которыми приступы памяти случаются - из тех приступов, что иначе, чем водкой, с пивком переложенной, не вылечишь?
Прикидываю, значит: тут площадь, там переулочек, там стоянка машин... Эти типы, небось, на машине разъезжают, и на стоянке её ставят, когда на рынок заходят. Есть неровности и укрытия, словом, за которые можно уцепиться. Ну, и разговоры слушаю. Естественно, молодежь в своих разговорах сегодняшних событий не обходит.
- Слыхал, как старикана, который ветеранской палаткой заведует, сегодня сделали? - говорит один.
- Слыхал, - отвечает другой. - По-твоему, это братьев Сизовых работа?
- Не знаю, - тот хмыкает. - Они, вроде, самые оторванные.
- Милиция на них бочку катить будет, факт, - говорит третий.
- Где покатит, там и оставит, - возражает первый. - На них много дел навесить пытались, ни одно не прошло.
И опять о своем заговорили.
И тут - представляете - машина к стоянке подъезжает, и из неё один из этих кожаных гадов выходит. Я, значит, бочком, бочком, да поближе. Никто на меня внимания не обращает. Хорошо быть стариканом зачуханным.
Они, значит, по одному из машины вылезли, и, вижу, один из них дверцу другой машины отпирает, той, что на пятачке стоит. В дорогу, похоже, собирается, а другие ему что-то говорят, руками даже размахивают. По виду, какие-то наставления дают. Только музыка так грохочет, что ничего не услышишь даже с близкого расстояния, разве что вплотную подойдешь. Но вплотную как подойдешь? По шее накостыляют, если не вообще замордуют.
И тут меня как осенило - если, думаю, музыка так грохочет, что на полшага ничего не слышно, так и выстрела никто не услышит. А я как раз в промежуточке между закрытыми киосками стою, запертыми и со ставнями навешенными. Я, значит, по этому промежуточку до самой бетонной ограды рынка дошел, и вдоль задней стенки киоска двинулся, между стенкой этой и оградой. Выглянул - пятачок стоянки с этими типами передо мной как на ладони, а меня никто не видит. Этот, который уезжать собрался, за ручку дверцы держится, но дверцу пока не открывает, последние слова выслушивает.
Я и снял его с одного выстрела. Полсекунды понадобилось, чтобы пистолет выхватить и на вскидку его положить. Можно было и двух других зараз прихлопнуть, но я этого по двум причинам не сделал. Во-первых, три выстрела подряд все-таки слишком слышны были бы, несмотря на всю эту ревущую музыку. Во-вторых, думаю, не хрена им всем трем мгновенную смерть принимать, слишком легко отделаются. Пусть походят денек-другой, через плечо в страхе оглядываясь - пришла за ними их смерть или нет. Я им такие адские муки устрою, что все муки Васильича и его семьи игрушками покажутся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112