Но не бежать, в самом деле, с остановки? Глупо это. Катька подставила лицо падающим под фонарем снежинкам. «Облака из неведомой страны…»
Машину и остановку уже разделяли, наверное, пятьдесят метров. Сорок, тридцать… Катька шагнула назад. Двадцать, десять… Андрей тоже шагнул назад, но взвизгнули тормоза, и джип, обдавая замершие силуэты ледяной кашей, бросился на остановку. Андрей отлетел на тротуар и, свернувшись калачиком, замер за урной, а машина, протащив по земле неопрятного мужчину, замерла за остановкой. Все замерли. Через секунду водитель опомнился, дал задний ход, вернул машину на шоссе и, набирая скорость, скрылся из виду. И сейчас же Катька услышала свой крик, долгий, неправдоподобный. Она бросилась к Андрею, склонилась над ним, но что делать, она забыла – абсолютно вылетело из головы.
– Нужно «скорую» вызвать, – напомнила какая-то женщина. – У вас телефон с собой?
– Да-да, вот он, – отозвалась Катька, протягивая женщине трубку. – Наберите, пожалуйста. – Она опустилась возле Андрея на снег и до приезда «скорой» так и сидела тихонечко за урной.
Кто-то сказал, что второй мужчина не дышит и что это Палыч, местный бездомный. Торчал на остановке, попрошайничал на ночь глядя. Кто-то сказал, что он здесь всегда попрошайничает, даже, вроде, у него кто-то есть, но кому он нужен. Кто-то – что у него давно «съехала крыша». А кто-то – что искусственное дыхание уже не поможет. Когда приехала милиция, оказалось, что у бездомного даже паспорт имеется: «Николай Павлович Селезнев, – зачитал старший лейтенант. – Дежнева тридцать два». Из тех, кто был в момент наезда на остановке, осталась меньшая часть, большинство, не дожидаясь приезда милиции и «скорой», уехало на подошедшем автобусе. Катька от горя не попросила у них ни телефона, ни адреса. «Проявили халатность, – заметил старший лейтенант и попросил Катьку прибыть вот по этому адресу. – Ясный проезд, знаете?» Катька сказала, что знает, что это конечная шестьдесят первого и шестьсот двадцать восьмого, и запомнила адрес. «Будем искать», – пообещал старший лейтенант и напомнил, что многое зависит от свидетельских показаний.
Второго января Катька почти весь день сидела у Андрея. Он поблагодарил ее за гречневую кашу и мандарины. С тех пор, когда его привезли из реанимации, аппетит его только прибавлял, и Катьку это радовало. Она сказала, что Андрею скоро можно будет ненадолго вставать и даже ходить по коридору. Правда, не раньше февраля, но ведь это уже скоро? «В этом году», – пошутил Андрей.
Четвертого января Андрей узнал, что виновником всех его злоключений был некий Илья Николаевич Сафронов, тысяча девятьсот… Точный год Катька не помнила, но сказала, что молодой…
Выходит, все показалось Андрею, померещилось? Сотрясение мозга и все такое прочее?
– А Палыча, значит, он насмерть, – сказал Андрей.
– Моментально, – кивнула Катька. – А самого козла этого друзья зарезали. Как поросенка.
– Кого? – не понял Андрей.
– Лихача этого… Что-то не поделили, следователь не говорил, а я не спрашивала. Туда ему и дорога. – Катька помолчала. – Матвею я сказала, что ты уехал по делам. Он скучал в эти дни и жалел, что тебя не было на дне рождения и на Новый год.
– Плужниковы приходили? – поинтересовался Андрей.
– Приходили, – сказала Катька. – Но посидели полчаса и ушли. Матвею головоломку подарили, приедешь, увидишь. Хорошо, что тогда Матвея с собой не взяли, мало ли что.
– Вот именно, – согласился Андрей. – Мало ли что… Большой уже, может и один посидеть.
Шестого января Катька сказала, что несколько раз на ее мобильный телефон звонил какой-то студент университета Гусеницын, интересовался здоровьем Андрея. Почему именно на ее мобильный и откуда узнал номер телефона, Катька не поняла. Студент сказал, что практикант – то ли по психологии, то ли по психоанализу, она не разобрала – и что проходит практику в институте Андрея. Кто такой Гусеницын, Андрей не вспомнил. Причем тут психоанализ, которым Андрей никогда не занимался, ведь у него хирургия, которой он занимался всегда, Андрей тоже не сообразил, но попросил дать ему трубку, если вдруг тот позвонит. И трубка тут же звякнула вальсом Мендельсона.
– Это он, – шепнула Катька, закрывая ладонью микрофон. – Возьмешь?
– Давай, – кивнул Андрей и протянул руку. – Слушаю вас!
Они проговорили несколько минут, и Андрею вроде бы показалось, что он узнает голос, вот только все равно никак не мог представить этого Гусеницына.
– Нет, не помню, – сказал Андрей. – И гэгэ тоже. Да… Да, раз обещал, дам. До встречи. – И отключил телефон.
– Что он? – спросила Катька.
– Заявил, что коллекционирует кукол, просит подарить ему ту, что висит у матери, дескать, я обещал. Сказал, что коллектив волнуется обо мне, передает пожелания и все такое.
– Беспардонный какой, – возмутилась Катька. – Нашел когда просить.
* * *
– Ну все, собирайся скоро, – сказала она, опустила трубку на рычаг и потрепала Феклу за ухо. – К Матвею в субботу поедем, до второго. Веди себя у них хорошо, поняла? На, иди рыбки поешь…
Со снохой она проговорила недолго – чего болтать, раз видятся часто. Катерина сообщила ей, что Андрей в больнице, но что с ним уже все хорошо, однако, просила прощения за то, что очень долго ей не звонили. «Как это? – удивилась она. – Я ведь у вас на прошлой неделе была, с ночевкой. И после этого дважды созванивались». Чудеса. Раз сноха считает, что несколько дней – это долгое время… Соскучились, должно быть. А то, что сын попал в больницу – это плохо, очень плохо. Встречать Новый год в больнице – плохая примета. Катерина возразила, что в приметы она не верит и что тридцать первого числа обязательно посидит у Андрея как можно дольше:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74