Какой он? На пропуске фотографии не было. И девушка говорить не стала. «Второе Отделение, ИПП, г. Снежин». Институт… Что такое первая «п», Сергей Арнольдович вспомнить смог не сразу. Институт – «п» – психиатрии. Прикладной? А, черт с ней! Не важно. Все уходит на дальний план, когда узнаешь, что человек, по следу которого ты идешь пять лет… Он, оказывается, умер лет пять назад! И ты знаешь, что это он. И что это он и он. Но глаза и уши говорят обратное. Твои, между прочим, глаза и уши. То, что он нашел – это не тупик. Не тупик. Это… Новый старый виток. Лист Мебиуса. И опять идти. И опять искать. А лист тебя возвращает на прежнее место. Только с другого бока. Вроде не обман, но в то же время и обман. И некому предъявить счет. И вера в раскрытие тут никакая не поможет. Одна есть вера! Когда веруешь. А все остальное от лукавого.
Что с того, что он верит в раскрытие? Ведь оно не раскрытие! И нет никакого раскрытия. Один мираж. Фикция. И ты на том же месте. Имитация движения. То же место. Только с другой стороны. Лист Мебиуса, лист Мебиуса. Получается, что верил недостаточно. Или не в то. Сергей Арнольдович выпустил струйку дыма, куснул мундштук. Гостиница провинциальная. Захолустный постоялый двор. Приехал, переночевал, уехал. В этом номере до него останавливался Воронин. Несколько дней назад – скажем, дней десять, если верить дежурной – он делил с Ворониным этот номер. Но он был в Москве. А Воронин тут. Кто ищет, тот всегда найдет. Но разве это находка? Так, уходящее тепло безмолвного постояльца. Приехал, поспал, уехал. И убил где-то между первым и вторым. Или между вторым и третьим. А еще умер пять лет назад. И ты снова ищи, снова в начало. И больше некому здесь быть. Только он и Воронин. И разница в несколько дней. И разница в пять лет.
* * *
Летом здесь красиво, – сказал незнакомец.
– Правда? – отозвался Андрей. – Не знаю, я тут не бывал.
– Бывали, – заверил незнакомец, – бывали как-то.
– Да? Не помню…
– А вот скажите, – поинтересовался незнакомец, – если вы верите в то, что у человека имеется душа. Почему же он так безумно в себя влюблен? Не противоречит это одно другому?
– Разве в себя? – удивился Андрей. – Он другого любит. Вы любили когда-нибудь?
– Нет, – ответил незнакомец, – поэтому спрашиваю. Что-то непохоже, чтобы он другого любил – ведь это действие человек для себя лишь производит?
Производить действие. Как подковы гнуть. Нет, как выпускать на продажу гвозди. Странная формулировка. Андрей улыбнулся. Странная, но если не цепляться к словам, похоже, что верная. Для себя человек любит. Конечно же для себя. Но любить другого – это ведь не быть безумно в себя влюбленным? Если он любит, это немножечко и для того, другого. Любит для себя, а получается на двоих. По половинке. А когда и другой любит, то получается две по одной второй. В сумме – целое. Каждому по штуке. По штуке любви. Как у них с Катькой. Спускался по лестнице, случайно положил руку. Абсолютно случайно. Она промолчала, не высвободила свою. Но ничего не было. А после школы встретились. И получилось каждому по штуке. Через годы, но получилось. И никто не скажет, что в себя. В Катьку. А в кого ж еще. По штуке и есть.
А потом ждали сына. Его не было. И никого у них не было. Он уезжал, возвращался. А она ждала. Периодами ждала. Но в основном были вместе. А сына не было. И все еще никого не было. А было бы по одной целой и одной второй. Он давал бы им по половинке, а они бы ему по штуке. В итоге: у него две единицы и у них по одной целой, пяти десятых. Родители детей любят крепче, нежели в обратную сторону. Арифметика. А потом у Катьки появился живот, и все встало на свои места. Двадцать пять лет – самая пора.
– «И пила свою чашу и горькую стопку до дна. Только тем и ломила хребты с недоноскою ношей. „Не сердись, ты хороший мужик“, – утешала она. И он думал: „Гляди-ка, мужик я, а все же хороший“. И на бранное ложе сходила как на пьедестал. Лишь слегка задыхалась. Да нет же! Дышала как юная лошадь. Ну а он еще спал. Жаль, конечно. Да видно устал. Ну а ты как хотела? Мужик ведь – и сразу хороший». – Андрей замолчал. – Хорошие стихи…
– «И однажды, сорвав ее швы да с изнанки судьбы – да клочками резина и вата, да клочьями кожа – он схватил и понес на руках, как на дыбу, поставил ее на дыбы. Только крикнуть успела: „Мужик он и вправду хороший!“ Не Варвара-краса, да не курица Ряба. Не артистка, конечно, но тоже совсем не проста. Да Яга не Яга, лишь бы только хорошая баба. И под мышку к ней влез и уснул, как за пазухой у Христа…» – подхватил незнакомец. – Башлачев.
– Башлачев, – кивнул Андрей.
– Вез как-то его, тихий такой парень. А внутри клокочет.
– Клокочет, – согласился Андрей.
– Пойдемте, – позвал незнакомец, – здесь недалеко его могилка, покажу.
* * *
Соня хотела сделать приятное. И угадала. И старушка прослезилась. Таки ведь, действительно, икона расчистилась, засияла.
– Спасибо, матушка, – сказала старушка, – вам. – И поцеловала Соне руку. А потом раму иконы.
– Что вы! Не нужно, – высвободила Соня руку и покраснела. – Вы Феклу-то поставьте, – предложила Соня, – устанет рука же.
– Вы меня простите, – всхлипнула старушка и опустила сумку. – Нет чем отблагодарить вас. Совсем.
– А ничего и не надо, – который раз отмахнулась Соня. – Приходите, всегда рады. – Показала на стул. – Садитесь.
– А мы ведь с замечательным Жориком… – начала старушка и перешла на шепот. – Столоверчением занимались. – Рассмеялась. – Правда! – И добавила для точности: – всего один раз. Сыночка вызывали. Моего.
– Понимаю, – сказал Соня.
– Не приходил он. Не получилось. Как будто нет его нигде. Ни среди нас, ни среди… Ни там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74