И думаешь: по-другому и быть не могло. Ты его ждал, и он пришел, этот случай. И все расставил по своим местам. И многое сделал за тебя. И картинка тут же собралась, склеилась. Ты любуешься картинкой, чувствуешь причастность. Но на вторых ролях. А главный тут – случай.
Сергей Арнольдович вспомнил мальчика с санками под аркой. А вот у него санок не было. Едва ли вообще можно было вспомнить кого-то из детского дома – и чтоб с санками. Санки – это роскошь, атрибут семейного благополучия, символ наличия родителей. Отца с матерью. Ни санок, ни родителей у Сергея Арнольдовича не было. И ничего, не умер. Донашивал вещи, доедал хлеб. Не за братьями – за воспитанниками. Потом было училище, которое показалось ему выходом из тюрьмы на свободу. Много чего было. Сергей Арнольдович вынул из кармана записку. Крупный, цельный почерк. «Брон-сец». Кто это? Сергей Арнольдович вспомнить не мог. Здесь он никого не знал. Но это была запись из папки «МПГ 3». Пятизначное число… Пятизначное число.
Сергей Арнольдович притянул телефон. «Алло», – сказал веселый детский голос. Сергей Арнольдович промолчал. «Алло», – повторил женский голос. «Простите, ошибся», – сказал Сергей Арнольдович и положил трубку. Через мгновенье он решил повторить звонок. «Извините», – опять сказал он. «Ничего страшного», – ответила женщина. И снова он услышал голос ребенка.
Сергей Арнольдович поднялся – захромал к окну. Шел снег. Сергей Арнольдович снял пальто, пиджак, прошел в ванную комнату, подставил голову под ледяную струю. Провинциальная гостиница, ежедневная уборка номеров, ненавязчивый учет. Впиши они Воронина, вопрос был бы снят. Но никто не уволит администратора, и никто не потревожит его сладкий сон. «Оплатили?» «Да». «До свидания». А лучше – "Прощайте. Да, действительность. Приехал, уехал… Кто? Неизвестный. Откуда? От верблюда. И никому нет дела. Нет ни дела, ни порядка. Пропуск принадлежал мужчине. Мелко: Андрей Борисович. И крупно на следующей строке: Воронин. Номер. Дата без года: день, месяц. Фотография не предусмотрена. «2 Отделение ИПП, г. Снежин». Белая картонка. Почти бумага. Невесомая. Нет, лукавишь, вес имеется: пять убийств, пять человеческих жизней. Так вот ты кто! Андрей Воронин. Нашел я тебя!
* * *
– Войдите, – сказал Сергей Арнольдович.
– Вот. – Горничная опустила на стол бумажник.
– Что это? – спросил Сергей Арнольдович.
– Нашла, когда номер убирала. Уронили… Я шваброй его, из-под кровати.
– Это не мое, – возразил Сергей Арнольдович.
– Тут карточка гостиничного номера и ваш пропуск.
– Хорошо, оставьте.
А ведь мог отказаться, не брать. Разозлиться мог. Мог пожаловаться. Но взял. Случай помог. Нашел его.
* * *
– Воронин, говорите? – спросила девушка.
– Андрей Борисович, – уточнил Берггольц.
– А вы кто? У нас специальное медицинское учреждение. Вы по запросу?
– То есть, кроме того, что он умер… Пять лет назад умер. Вы мне ничего не скажете?
– Нужен официальный запрос, – повторила девушка. – Мало ли что.
– А вы не путаете? Воронин Андрей Борисович…
– Нет, мужчина, я ничего не путаю, – обиделась девушка. – А все остальное – история болезни. Сами понимаете, конфиденциально. Тем более в таком учреждении, как наше.
– Спасибо, – поблагодарил Сергей Арнольдович. И захромал по коридору: решетки на окнах, пустые мобильные кресла, тишина. И запах хлорной извести, и вежливость. Даже уборщица в белом. Белый халат поверх ватника. Тусклые лампы дневного света. И пожилой сотрудник вневедомственной охраны. Турникет, пропуск, кивок на прощанье.
* * *
Весной они купили цыпочку. Курочку купили. Тогда еще цыпленочка. А осенью это уже кура была. Большая птица. Расцветка мраморная, рябая. Так и звали, Рябою. Пятнистая такая. Бесплодная была. Не неслась. Не хотела. Жадничала. Или не могла – бесплодная была. Все по двору таскалась, камешки поклевывала. Хохолок яркий такой. А клюв острый: клюнет – аж в кровь. Самостоятельная. Никого не признавала. Гордая была. Чувствовался в ней какой-то размах. Они сразу его признали. Размах этот. «Не снесла?» – спрашивала баба. Как будто еще не перестала верить. «Не снесла», – отвечал дед. «Как начнет, меня позови, – просила баба, – помогу». И ждали. Вера, она ведь какая штука: если не верить – что бы там не говорили – оно не случается; если наоборот – верить, то есть – оно случается. И откуда что берется. Вроде не должно как-то, а оно бац и вышло. Нужно только верить, очень и очень. И не подпускать сомнения. Вот во что веришь, то и бывает. А уж знать, что ты именно в это веришь – это особо. Глядишь, случится что-то, ты думаешь: это не то, во что верил. А ты прислушайся к себе. Окажется, что именно то. И что в это-то и верил. Странная штука. Приноровиться только нужно.
И они верили, еще как верили. Каждый день ждали. Цыплят ждали. Сначала яичек. Потом – цыплят. А она железяку снесла. Золото подкинула. «Что же это такое? – возмутилась баба и заплакала. – Мы разве в такое верили?» «Выходит, в такое», – сказал дед и заплакал. И баба заплакала, и дед. Живого они хотели. А тут – металл холодный. Как будто поиздевалась она над ними, черствая. Но разбилось золото вдребезги. Упало и разбилось. То ли мышка задела, то ли поставили неудачно. И все тут на свои места распределилось. Понесла Ряба, щедро понесла. Как прорвало. Цыплята пошли. Много. Значит, была она, вера. Правильная была. Только не сразу отозвалась, заплодоносила. Получается, что с верой оно неизбежней, верней с верой-то…
Сергей Арнольдович откинул одеяло, полежал, высвобождаясь из сна. Странная сказка, пустой сон. И что это вдруг сказка? Почему не Андрей Борисович Воронин? Что молчите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74