Конечно, он удачный. Папа всегда хорошо рисовал, хотя уже целую вечность не делал ничего серьезного. Он изобразил себя со скрупулезной точностью — каждую морщинку, каждый седой волосок… Не пощадил обвислый живот, сгорбленную спину, старые ботинки…
На автопортрете он стоит у мольберта. Внимательно вглядывается в полотно, на котором портрет совсем другого папы. В стильном черном наряде он выглядит гораздо моложе — борода и волосы модно подстрижены, живота нет… Папа изобразил себя на выставке в окружении поклонников. Среди гостей стоят Анна, Моголь и я. Стайка хорошеньких длинноногих девушек поднимает в его честь бокалы с шампанским, пожилые мужчины выписывают чеки и платят целое состояние за каждую картину.
— Ах, папа, — тихо говорю я.
— Грустно, да? — спрашивает папа.
Замечательная картина. И грустная. Папа слишком хорошо понимает, что ему не удалось добиться того, о чем он мечтал.
— Нельзя сказать, что замечательная, Эл, но эта картина — лучшее, на что я способен. Я работал над ней вечер за вечером и очень старался. Наверное, напрасно. Хочу быть им.
Папа показывает на себя молодого.
— Я на нем зациклился, старый завистливый идиот.
— Ах, папа, прости меня! Я не должна была тебя подозревать. Я не хотела. Ты мне в жизни нравишься гораздо больше!
— Я рад, Элли, если даже ты просто хочешь утешить своего старого папу.
— Анна тебя тоже любит таким, какой ты есть.
— Я в этом не уверен. Кажется, она живет в другом мире. Наверное, я ей ужасно надоел. Может быть, она еще встретит модного удачливого дизайнера…
— Может, и встретит, только он ей не нужен, папа. Ей нужен ты — я-то знаю! Она ужасно из-за тебя переживает. Почему ты нам не сказал, что просто работаешь над картиной?
— Хотел себе доказать, что еще могу написать что-то стоящее. Не хотел никому говорить, если не получится. Мне это самому было нужно.
— А может, в глубине души ты хотел, чтобы Анна переживала? — подсказываю я.
— Она слишком занята, чтобы обращать на меня внимание, — отвечает папа.
— Ах, папа! Ты же знаешь, что это неправда! Ты очень нужен Анне. Она тебя любит.
— Ну… я ее тоже люблю, — хрипло говорит папа.
— Тогда почему бы тебе не пойти домой и не сказать ей об этом?
— Ладно, пора домой. Элли, ты правда думаешь, что картина нормально получилась?
— Я уже сказала тебе, папа. Она потрясающая!
— Ну, думаю, не худший вариант, хотя работы еще хоть отбавляй.
— Например, нужно исправить мохнатый нос…
— Это мы в один миг исправим!
Папа обмакивает кисть в розовато-бежевую краску и покрывает ею коричневое пятно.
— Слушай, папа! А попробуй закрасить свою бороду! Интересно, как ты будешь выглядеть без нее?
— Я всегда носил бороду, — говорит папа.
— Даже когда был маленьким мальчиком?
— А ты как думала? Когда я был младенцем, у меня на лице росла чудесная щетинка. Когда стал малышом, появилась премиленькая козлиная бородка. А уж к шести годам выросла целая бородища! Ладно, ладно, давай попробуем ее сбрить!
И он закрашивает бороду. Без бороды лицо смотрится странно голым, но мне нравится.
— Без бороды ты выглядишь гораздо моложе, папа.
— Ты действительно так думаешь? — спрашивает папа, поглаживая свою настоящую бороду. — Гм, может, сбрить ее?
— Посмотрим, что скажет Анна. Может, ей нравится, что ты похож на Деда Мороза.
— Никто не может обидеть сильнее, чем дочь номер один, — говорит папа.
Он делает выпад кистью в мою сторону. Я беру другую, и мы устраиваем мнимый бой. Папа ведет себя как прежний папа. Какое счастье!
Идем домой вместе. Я сразу ложусь спать и оставляю их вдвоем с Анной. Не знаю, удастся ли им разобраться в своих проблемах, но за завтраком они оба очень веселые.
Папа целует Анну в щеку, когда уходит на работу в училище. Поднимаю брови и с удивлением смотрю на Анну. Она краснеет и застенчиво улыбается.
В почтовом ящике полно корреспонденции. За ней бежит Моголь.
— Скучища! — восклицает, просматривая деловые письма и отдавая их Анне. — Почему ты получаешь так много почты, мама?
— Из-за джемперов, дорогой. Может, скоро придется нанять секретаря, чтобы отвечать на все письма. И найдем няню, которая будет следить за тобой после школы, если меня не будет дома. Мне нужно организовать свой быт, — говорит Анна.
Моголь держит в каждой руке по письму.
— Это тебе, Элли, — говорит он. — Это нечестно, почему мне никто не пишет?
— После школы я напишу тебе письмо от кукурузного ковбоя, хочешь? А теперь давай посмотрим мои письма!
Я беру их, и мое сердце начинает сильно биться. Узнаю почерк на каждом конверте. Не знаю, чье письмо открыть первым. Жонглирую ими, а потом открываю письмо Николы Шарп. Быстро просматриваю текст. В конце письма она нарисовала себя в окружении разноцветных фей, которые держат ее за руки.

Дорогая Элли!
Не волнуйся! Мне кажется, что ты самый оригинальный иллюстратор на свете! Очень трогательно, что ты использовала образ мышки, которую придумала твоя мама, — но ты не стоишь на месте, и теперь Мертл — твое творение.
Мне понравились все твои мышки. Я бы хотела увидеть и другие работы. Как ты думаешь, мы могли бы встретиться? Может быть, в летние каникулы ты захочешь приехать ко мне в студию? Я покажу тебе, как нарисовать разноцветных фей, а ты научишь меня рисовать мышку Мертл.
С наилучшими пожеланиями,
Никола Шарп.

— Ура! Никола Шарп пригласила меня к себе в студию, Анна! Она совсем не против того, чтобы я использовала образ мышки Мертл, который придумала мама. Она все равно думает, что я оригинальна.
Вручаю ей письмо. Моголь видит цветную картинку и пытается ее выхватить.
— Осторожней, дорогой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34