Я сменила столько приёмных матерей, что не хотела получить очередную, даже если Мэрион будет так называться только по бумагам.
— И как мне тебя называть? Мама? Тётя?
— Продолжай звать меня Мэрион. А если станешь бузить, мы мигом вспомним о существовании мисс Бин!
Процесс удочерения длится долго. Мэрион пришлось пройти специальные курсы, а мне — встретиться с новым социальным работником, Илень. Меня все время обсуждали, но за моей спиной.
— Там решается моя судьба, почему мне нельзя послушать? — спросила я Илень.
— Эйприл, тебе это кажется непонятным, но так заведено, — сказала она, поглаживая керамического кролика.
— Но почему так долго? Мэрион хочет жить со мной, я хочу жить с ней, зачем столько тянуть?
— Я знаю, тебе трудно ждать, но мы должны проявить осторожность. Подготовить вас обеих, собрать документы…
Внезапно мне стало плохо.
— Мэрион узнает обо всем, что написано в моем досье?
— Думаю, она уже знает, — мягко признесла Илень.
— Я думала, это моё личное дело! Она что, знает о кражах, которые мы совершали с Джиной?
— Да.
— И… и о Перл?
— Да.
— И по-прежнему хочет меня удочерить?
— Да.
Я замолчала. Илень перегнулась через стол и погладила меня по руке:
— Мэрион все понимает, Эйприл. Не волнуйся. Я думаю, не должно возникнуть никаких затруднений. В моей практике уже был случай, когда одинокая женщина удочерила девочку. У вас с Мэрион все сложится замечательно.
У нас все сложилось. Может быть, не так замечательно, как хотелось.
Я покинула «Сказку». Девочки распевали песни и желали мне удачи. Поппи пела песенку про леденец — всего пять слов, зато громко и от души. Я рассмеялась, потом заплакала и не могла остановиться. Мне не нравился интернат «Сказка», но я провела в нем пять лет и привыкла считать его своим домом. Я осталась в нем чужой, но разве это имело значение? Я всюду была чужой.
Я размышляла о том, смогу ли ужиться с Мэрион. Она приготовила мне голубую спальню с синими шторами в цветочек и покрывалом в тон. Она купила мне голубую ночную рубашку и голубой халат. Я бы предпочла более яркий оттенок и не рубашку, а пижаму, а халаты я вообще не ношу, но я притворилась, будто очень рада. Я хотела обнять Мэрион, но мы слишком долго пробыли учительницей и ученицей. Объятие вышло коротким и неловким.
Мэрион не целует меня на ночь, а гладит по плечу и подтыкает одеяло вокруг шеи. Я сбрасываю его, как только она выходит из комнаты. Ненавижу, когда что-то обматывается вокруг головы. Если я во сне забираюсь с головой под одеяло, то тут же просыпаюсь от страха.
Может быть, я провела в мусорном баке несколько долгих часов.
Разумеется, я не помню, как это было. Мне только кажется, что я помню.
Я почти приехала. Я сошла с поезда и села в метро. Меня ничто не остановит. Я знаю, куда идти.
Мне надо разыскать ресторан «Пицца Плейс» на Хай-стрит, если он все ещё существует. Даже если он по-прежнему открыт, наивно думать, что мусорные баки не поменяли за столько лет. А ещё наивнее полагать, что там я встречу маму.
Мэрион мне почти что как мать. Она ко мне очень добра. Жестоко заставлять её волноваться и думать, куда я запропастилась.
Она не станет переживать. Она испугается не больше, чем учительница, не увидевшая ребёнка из своего класса на школьном дворе. Я знаю, как выглядит мать, потерявшая ребёнка. Я помню искажённое лицо мамы Кэти. Я помню отчаянные крики мамы Ханны. В тот день нас возили в научный музей, а на обратном пути у автобуса спустило колесо. Мы задержались в дороге. Мэрион вела себя спокойно и хладнокровно. Она убеждала родителей, что ничего не могло случиться, что автобусы часто ломаются и скоро дети вернутся домой живыми и здоровыми.
Живая и здоровая. В этих словах она вся. Когда я употребила это выражение в сочинении, она обвела его кружком и сказала, что я пользуюсь штампами. Она такая живая, что готова вечно подталкивать тебя вперёд. Она такая здоровая, что кажется, будто с ней никогда ничего не случится. Вот она, живая, здоровая и надёжная.
Она нужна мне.
Но ещё мне нужна мама.
16
Ресторан никуда не делся. Он стоит на прежнем месте, в тупике. Я заглядываю в окна. Посетители едят пиццу. В зале нет одиночек. Из окна не смотрит женщина, мечтающая увидеть дочь.
Я прохожу мимо и сворачиваю в тупик.
Её нет и там.
Не знаю почему, но я плачу. Её здесь и быть не могло.
Я в том самом месте. Вот и мусорный бак. Не такой круглый и серебристый, как я себе представляла. Череда ржавых контейнеров, пахнущих отбросами. Не знаю, существовал ли мой бак в природе или же газетчики выдумали его для красоты. Я смотрю на контейнеры и мелко, часто дышу. Как можно бросить младенца в эту чёрную, вонючую пасть? Я много раз представляла себе эту картину, но не догадывалась, что здесь стоит такой смрад.
Представляю, как от меня несло после этого мусора. Но студент не содрогнулся от отвращения, а согрел меня под рубашкой. Так было написано в газете. Быть может, все это выдумки.
Это моя жизнь, а я не знаю, где в ней правда, а где вымысел. Что-то я придумала сама, заполняя пробелы. Мне кажется, что меня не существует. Каждый рисует меня по-своему, как ему удобнее.
Я не знаю, где настоящая я. Я не знаю, кто я.
Почему её нет? Неужели она даже не вспоминает обо мне в день моего рождения? Неужели ей не хочется знать, какой я выросла? Я думаю о ней каждый день и каждый час.
Ей нет до меня никакого дела. Она родила меня, выбросила в контейнер и больше никогда не вспоминала. Что это за мать, которая избавляется от собственного ребёнка? Может, она и не стоит того, чтобы её искать. Она не хочет, чтобы я её нашла. Она не оставила мне ни записки, ни клочка одежды, ни даже пелёнки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30