Как принято везде, злость обратилась на гонца с недоброй вестью.
— На что пьете? Денег у меня мало!
— Не на свои пью, — ничуть не обиделся Луков. — На чужие. Уметь надо. Да и с вас беру пример.
Выгнать бы наглеца, да Глаша украсила служебный разговор своим присутствием и подносом со скотч-виски. Петя отвернулся, скрывая отвращение к человеку, которому по утрам надо обязательно выпить. А тот попросил взаймы — нет, не денег, а трех человек из агентуры, и Петя кисловато пообещал кое-что подбросить. Выпроводил помощника, а сам подался к резиденту. Тот будто в полусне разлепил веки, вздохнул огорченно и наконец согласился, достал из сейфа материалы по Вооруженным силам. До вечера просидел в посольстве Петя и вынужден был признать, что резидент умело изображает из себя ленивого толстячка, который ждет не дождется отзыва в Москву и ковыряния лопатой на даче под Перхушковом. Комитетчики проделали гигантскую работу, взяли на заметку всякого мало-мальски соображающего офицера, а уж о генералах и говорить нечего, на каждого командующего округом заведено досье, указаны подходы к ним, методы возможной вербовки, и Петя извлек много ценного. Европеец всегда для азиата чужой, гадкий, непонятный, его, как и американца, можно и надо обдуривать, но в избытке восточного коварства азиаты нечаянно допускают оплошности. Если европеец приглашен к семейному столу, то азиат постесняется врать ему. А если их дети дружат, то ты уже вроде как бы свой (Петя мгновенно сообразил, что благодаря Нате и Саше он вытащит из некоторых министров уйму секретов).
Глаша стала чаще появляться на приемах, не забывала и про базар, куда не стеснялись ходить чиновники всех рангов, информация поступала нерегулярно, тем не менее уже обозначилась температура зреющего офицерского недовольства, и если бы военно-морской атташе не сообщил Москве о том, кто и что стоит за хулителями удобного для СССР режима, то нагоняя не избежать. Приходилось еще и скрывать источники информации, ссылки на Махалова были бы губительны, вновь поэтому пришлось перекладывать ценные сведения на мертвых душ, расписывая их достоинства, или прибегать к чудовищным вымыслам. (Однажды из-под пера Пети вышла фраза: «По недостоверным и абсолютно не проверенным, бессодержательным слухам…») До Москвы эта фраза так и не дошла, резидент рыкнул вдруг на Петю: слушай, оставь ты эту тему, и ГРУ и КГБ наплевать на внутренние проблемы этой страны, внешняя политика ее при всех переменах останется неизменной! Да и Петя понимал это: страна зависела от СССР, от советского оружия, от покровительства могучей державы, и влияние компартии было столь велико, что руководство ее почти официально оповещалось о всех шагах правительства и президента.
У Глаши освободились руки, заболевшего агента удалось пристроить пассажиром на филиппинский теплоход, от ночных походов она избавилась, отпрыски правящего сословия частенько плескались в бассейне под надзором служанки, и решено было на август пригласить Андрея Васильевича, который соскучился по Саше и Наташе. Деньги у него водились (Глаша подозревала наличие тугого кошелька у бывшей домработницы), с визой посол обещал уладить, если сам Андрей Васильевич проявит сноровку. Что тот и попытался сделать, найдя в ЦК инструктора, которому когда-то открыл дорогу в партию. Хлопоты успеха не дали, а когда что-то забрезжило, преградой стала комиссия при райкоме, как раз та, в которой когда-то верховодил сам Андрей Васильевич. Мурыжила она его две недели, а потом он сам тихонечко забрал бумаги свои и обрадованно вздохнул. Умолк. На встревоженные телефонные вопросы Глаши отвечал гордо и скорбно, можно было, однако, понять: прополка библиотечных шкафов и полок продолжалась, но, вероятно, сорняки уже не выбрасывались в помойные баки, а культурненько эдак как бы забывались на скамейках скверов.
Особой нужды в его приезде, правда, не было, дети могут пойти и в здешнюю школу. Да вдруг у Глаши случился контакт, Глаше повстречался редко бывавший на приемах чиновник неизвестно какого ведомства и сообщил чрезвычайно полезные сведения, приведшие Анисимова в замешательство. Обозначать источник сведений нельзя было, чиновник был из махаловской пятерки, но сами сведения такой степени серьезности, что нельзя ограничиваться бессодержательными фразами типа «По слухам…» или «Человек, пожелавший остаться неизвестным…».
Что делать? Как быть? Да и Луков подтащил кое-какую информацию.
Когда сопоставили все происходившие за последнее время события, то стало тревожно. Очень осведомленный чиновник сообщил о назревавшей в армии чехарде, там сколотился блок из молодых офицеров авиации и флота, обездоленных, не имевших надежд на скорое продвижение по службе, виной чему они считали старых генералов, некоторые из них образование получили аж в 1942 году, и не где-нибудь в Европе, а в Японии. Новую технику генералы эти не только не знали, но и старой не владели, офицерская молодежь стажировалась в СССР, летчики осваивали скоростные «МиГи», флотские быстро приспособились к переданным советским кораблям. Не обходилось без досадных недоразумений, но эта младая офицерская поросль подталкивала безвольного президента, тот начинал уже подумывать, как вытолкнуть из армии стариков, трижды или четырежды за последние месяцы обвинил генералов во всех грехах. Совсем недавно на совещании, по-советски говоря, передовиков производства он ляпнул: «Тот, кто когда-то подставлял грудь под японские пули, скоро покажет нам свою задницу!» Еще один пассаж: «Пусть помнят некоторые, что заслуженная старость может оборваться молодой пулей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39