— Знаю, знаю… — огрызнулся тот. — Все по-нашенски…
На собрание пришел. Прилюдно пожаловался: капитан 3 ранга Анисимов не разрешает ему поездки по стране, с чем обвиненный Петя самокритично согласился. Глаша (жена!) тоже напустилась на него и все по тому же поводу. Шофера, видите ли, рассчитали для экономии государственных средств, а ей самой коммунист Анисимов садиться за руль не разрешает.
Петя рот разинул — чушь собачья, бред, никто никому ничего не запрещал, было всего-то указано: машину пьяноватого Лукова полицейский не остановит, поскольку никаких правил дорожного движения в этой стране нет, но сам помощник может залететь в кювет и опрокинуться, а беспартийной Глаше лучше помалкивать, шофера-то никто не рассчитывал, шофера посадили на половину жалованья, поскольку нужда в нем только в дни приемов, зато уж — это Петя скрывал — шофера используют на всю катушку, посылают проведать то одного абсолютно нейтрального и ни с какой разведкой не связанного человека, то другого, чтоб сбить с толку местных шпиков, если они нечаянно проявят самодеятельность. А если Глаша попадет в аварию, за ремонт (не весь, а частично) придется платить из семейного кошелька, а он тощ, по приказу свыше жалованье в валюте урезали до 30 процентов оклада, остатки годились только для базара, где Глаша покупала картошку и зелень. И что особо обидно: этот правдолюбец Луков, порицавший все человеческие пороки, умеет обманывать всех, в порту нашел друзей, те вне очереди ставят советские пароходы под выгрузку, за что ему кое-что перепадает. Вундеркинд! Или у отца своего набрался наглости: тот мало что женился на сверхмолоденькой сотруднице — еще и прилюдно охаивает партбюро и райком, ведет злопыхательные речи — вот с кем бы покалякал Андрей Васильевич.
12
Она источала здоровье, дух семейственности и абсолютную непорочность женского тела; глаза мужчин не блудили по ней, а почтительно опускались; если же она была с сыном и дочерью, во всех взглядах читалось: только у такой матери могут быть такие прелестные, умные и воспитанные дети. А за детьми этими — глаз да глаз, при детях слова необдуманного сказать нельзя. Полтора года назад летели в Москву на отдых, вынужденная посадка в Карачи, пошли перекусить в приличный по виду ресторанчик — и Глаша не выдержала, брезгливо прошептала: «Какая грязная, нищая страна!..» Через четыре часа были в Ташкенте и еще не дошли, проголодавшись, до буфета, как дети дуэтом запели (по-русски!): «Какая грязная, нищая страна!..» В посольстве — свой врач, официальный, московский, тот нередко звал на помощь местного (с токийским образованием), о Глашином дипломе никто и не вспоминал, да приходить к ней на дом со своими болячками не всякий станет: в стране этой — самая трепливая в мире прислуга. Но все же один больной был — сам Петр Иванович Анисимов, муж, порою совершавший невероятные глупости. Полез как-то на дерево снять на пленку бушевавшую у стен китайского посольства толпу, решив сделать подарок московскому начальству, но не учел вороватости местного люда, «Волгу» сперли, полиция нашла ее через неделю, и Глаша пристыдила муженька. С тех пор он стал отчитываться перед нею, как пацан, явившийся домой после дворовой потасовки. Однажды повезли его на остров в ста милях от столицы, показывать женский батальон спецназа, Петя был в восторге, готовился уже писать хвалебный отчет, как вдруг Глаша невинно спросила: «Ну, товар там не только лицом показывали?..» И Петя зарделся, признался все-таки, что боевой выучкой батальон похвастаться не может, зато как встретили, как! А встретили, выпытала Глаша, с расчетом на мужские глаза, двести сидевших на песке девушек вскочили по команде, вскинули руки с автоматами Калашникова. И набедренная повязка на теле, более ничего, это и произвело впечатление. Глаша оглянулась, прислушалась, дети далеко, и громко обозвала мужа бабником (на языке вертелось другое словечко)…
Неделей раньше она устроила обыск, нашла у мужа «Лолиту» Набокова, изъяла ее и в бешенстве разорвала в клочья эту мерзкую, полную клеветы на нее лично книгу.
Но, пожалуй, это все мелкие грешки перед назревающей бедой, пристрастием к алкоголю, и виновник — военно-морской атташе Великобритании, истинный моряк и завзятый пьяница, повадившийся через день-другой приглашать Петю к себе, чтоб нализаться вдвоем, отвести военно-морские душеньки свои. До полуночи сидела Глаша в садике, бежала открывать ворота, когда нервно клаксонил подъезжавший на «опеле» Петя. Когда-то он сам мог — в любой степени подпития — не только поставить машину в гараж, но и без помощи Глаши подняться наверх и раздеться. Теперь силы его оставляют, едва «опель» минует ворота, и приходится, чтоб детей не будить, вполголоса поругивать мычащего мужа, которого, кстати, ни разу не укорили частыми посещениями англичанина. А тот — потомок славной семьи, пораженной фамильным проклятием: начиная с XVI века предки Джорджа по мужской линии ни разу не замечались трезвыми, ни в один день. Жена его с удовольствием принимает приглашения на девичники, по-русски расцеловывается с Глашей, не скрыла, как два года назад супруг ее, старший офицер крейсера, саданул кого-то кулаком по морде, суда избежал, но службу его решено было продолжить на дипломатической ниве, для чего он аж три месяца учился на каких-то курсах; на официальных приемах, где много жен, эта очень милая англичанка по-свойски подмигивала Глаше, которая не уставала поражаться мужским дурям: на генеалогическом древе костромских Анисимовых — ни одного пьющего, до Пети, побега: даже полтинники, что дарились на праздники дворникам, до кабака не доходили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39