Ну, а пока, в ближайших планах немцев — ни в коем случае не допустить русских к Берлину и Восточной Пруссии, остановив их на линии Нарев-Висла. В «таинственную» славянскую душу они желали проникать только штыком или пулею, и что Коморовский в Варшаве, что русские в Праге (правобережной части столицы) — все едино, тем более что во главе «азиатских орд» находился поляк, сын Ксаверия Рокоссовского Константин, а от этого генерала жди беды. А уж с теми, кто поднял восстание, повторяя, как в 1939 году, знаменитую кавалерийскую атаку польских улан на танковую дивизию, справиться труда не представляет. Еще один момент не учел (или предусмотрел?) Коморовский: после покушения на Гитлера 20 июля того же года все большее влияние получили органы германского правопорядка, так сказать, а точнее — службы безопасности. Командующий резервными войсками генерал Фромм находился под следствием, на его место назначили Гиммлера, которому и поручили восстание раздавить. Дивизии и полки карательного назначения (под начальством обер-группенфюрера СС Эриха фон Бах-Зелевского) подтянулись к Варшаве, им подчинялся вермахт, и тот получил полную свободу рук, мог наравне с зондеркомандами жечь, убивать, насиловать, грабить.
Сколько о катастрофических просчетах АК ни пиши, какие резоны ни выдвигай в доказательство того, что Советская армия не могла помочь восставшему населению Варшавы, доводы эти если и произведут впечатление на кого-либо (новозеландцев, папуасов, американцев, нигерийцев), то никак не на европейцев, тем более на поляков: большинство их твердо убеждены — русские сознательно допустили уничтожение столицы Польши. Это наш легковерный народ поддается басням телевизионных прощелыг. У поляков же более четкие и стойкие национальные пристрастия, при любых обстоятельствах они с придыханием твердят: во всем виноваты москали, то есть русские, и не стоит в объяснениях ссылаться на менталитет польского офицерства и обывателя. Обидеться могут, политкорректность опять же. Поэтому лучше прибегнуть к нейтральному образу, где ни намека на Польшу: если в картинной галерее попадется на глаза полотно Федотова «Завтрак аристократа» — не проходите мимо.
Горе великое настало для Варшавы, разделенной на секторы, которые методически испепелялись огнем, взрывались, решетились автоматными очередями. Поляки хотели жить и сражаться. Это был порыв, нисколько не похожий на переправу конницы Понятовского через Неман, поскольку поляки защищали не только столицу, нечто большее, душу свою, уязвленную разделами, санациями, оккупациями и мучительным ощущением того, что государственность Польши всегда возводилась бастионом на зыбучих песках. Вечная слава героям.
Пора, однако, отстраниться, то есть расчеловеченным взором глянуть на варшавские события с высоты эдак трех-четырех веков, — глянуть, обозреть и, предварительно привив себе бесстрастие полудохлой амебы, увидеть…
Следующее увидеть: некий участок земного шара, этногеографический ареал обитания популяции, называющей себя п о л я к а м и. Популяция лишь недавно освоила отведенную ей (другими популяциями — немцами, русскими, литовцами, шведами) территорию, общалась на присущем только данной популяции языке, хорошо отмаркировала облюбованную ею землю, и самым пахучим, издалека видным и особо для поляков притягательным местом были постройки, источавшие специфический запах мусора, пота, нечистот, пищи, одежды, людей и всего прочего, для обширного поселения присущего, что, вместе взятое и по берегам Вислы разбросанное, называлось Варшавой. Около нее и внутри в августе-октябре 1944 года сцепились популяции — немцы, поляки, русские — за право обладания маркированным местом, то есть Варшавою, которая была более чем город Варшава: без нее Польша не была бы Польшей. На улицах и в предместьях Варшавы шли бои за право устанавливать иерархию Польши, системы подчинения, соподчинения и так далее…
Популяции всех видов и типов строятся по одинаковому иерархическому принципу и сосуществуют, так пожирая или отрицая друг друга, что в конечном итоге остаются живыми и способными продолжать себя в потомствах. Классический пример такого сосуществования — буйволы (или антилопы, косули) на гектарах степей в соседстве со львами и подручными их, разными там шакалами, гиенами — то есть всем тем, что можно назвать инфраструктурой прайда, семейства львов. Косули, антилопы и буйволы погибли, вымерли бы, не полеживай рядом с ними семейство львов, не оглашай саванну отвратительным лаем гиены и шакалы, не махай крыльями грифы и ястребы — в том же ареале… Из года в год, от сезона к сезону повторяется одно и то же действо: бешено скачущее стадо травоядных догоняется львами, которые валят буйвола (косулю, антилопу) и начинают лакомиться завоеванным мясом.
Погоня за буйволом, убиение его с последующим растерзанием — всего лишь удовлетворение желания, то есть то, что лежит в основе любого нашего действия, порою неосознанного, автоматического, лишенного, и такое бывает, всякой логики. Мотивация же погони и сама погоня предстают выпукло-зримым сюжетом, который разложен на захватывающие кадры, а их можно крутить и так и эдак. Обыденные действия человека почти рефлекторны, ложку ко рту (своему!) каждый подносит абсолютно точно, и не с десятой попытки, а с первой. Но у людей желания не носят ярко выраженного физиологического мотива. А суть одна и та же. Добыть нечто, сводящее желание к нежеланию.
Лев сорвался с места и помчался за буйволом в самом начале Второй мировой войны. А к концу ее хищник разлегся рядом с ним, поверженным, уже не обращая внимания на подвывания гиен и шакалов, но поднял косматую морду и привстал, услышав поступь другого хищника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11