И лишь одно словечко, но по слогам: „Про-токол!“
Глаза у него полезли на лоб. Да-да! Даже тот глаз, что кривой.
«Идемте сначала на место преступления, — говорит Фенестрель. — Надо установить факт, получить признание преступника и взять улики — висячий замок с цепочкой».
«Что?» — кричит сторож. Он просто обалдел.
«Не орите, — говорю я. — Нас не испугаешь».
И мы вошли в сад. А он и говорит мне:
«Я объясню про висячий замок на двери!»
«Это вы его навесили?»
«Ну да, я. И знаете почему?»
«Нет, и, чтобы составить протокол, мне незачем это знать».
«Восемьдесят вторая статья конвенции о канале», — бросил Фенестрель.
А сторож как поглядел на наши фуражки, так у него сразу душа в пятки. Тогда Бинуччи говорит примирительным тоном:
«Ладно, не бойтесь, до уголовного суда не дойдет, этим займется полиция. Эта штука обойдется вам всего в двести франков штрафа».
А я сухо говорю:
«Во что обойдется, видно будет. Мое дело получить вещественные доказательства».
И пошел к двери у канала. Мои ребята — за мной, сторож тоже ковыляет сзади. Когда я срывал цепочку, он был красный, что твоя свекла. Я вынул записную книжку и спрашиваю:
«Фамилия, имя, место рождения?»
Он говорит:
«Вы этого не сделаете!»
«А вы почему мешаете нам проходить?» — интересуется Фенестрель.
«Да это я не для вас», — уверяет сторож.
Я говорю:
«Ясно, цепочку не для этих господ повесили, а для меня! Я прекрасно знаю, что моя физиономия вам не приглянулась! Ну, а мне не нравится ваша, поэтому-то я и доведу дело до конца».
«До какого конца?» — спрашивает он.
«Вы хотели, чтобы я потерял свое место. Что ж, тем хуже для вас, вы сами потеряете место! Когда ваш хозяин получит судебную повестку и должен будет явиться в суд, я думаю, он поймет, что надо переменить сторожа. И надеюсь, ваш преемник будет повежливее вас!»
Друзья мои, он совсем ошалел, а я продолжаю:
«Фамилия, имя, место рождения?»
«Но, клянусь вам, я подстроил это не для вас! Я повесил цепь, чтобы поймать тех, кто с поддельным ключом проходит по земле барона!»
Тогда я сделал вид, что совсем освирепел.
«Хо— хо! Поддельный ключ?! Слышишь, Бинуччи?»
А сторож вынимает из кармана ключ.
«Вот он! Нате!»
Я тут же взял его и говорю Фенестрелю:
«Храни этот ключ, мы расследуем дело — это касается канала. — И спрашиваю сторожа: — Ну и как, задержали вы этих мазуриков?»
«Конечно, — отвечает он. — Смотрите, вот записная книжка, которую я отобрал у этого типа, вот мой рапорт вашему начальству, а вот и акт!»
И он подает мне вашу записную книжку и два рапорта на нескольких листах, где рассказана вся история.
Стал я читать эту пачкотню и как напущусь на пего:
«Пропащий, несчастный вы человек! Ведь вы сами в официальном рапорте признаете, что навесили замок и цепочку. Да разве вам неизвестно, что при нашем добром короле Людовике Четырнадцатом вас отправили бы за это на галеры?»
Бинуччи говорит:
«Это еще не самоубийство, но похоже, знаете ли!»
Вид у сторожа был неважный. Он был уже не красный, как свекла, а желтый, как репа.
Он, стало быть, спрашивает:
«Что же теперь будет?»
Меня разбирал смех, но я только покачал головой. Посовещался с Фенестрелем, потом с Бинуччи, потом со своей совестью. Сторож ждал, перепуганный, но злой-презлой. Наконец я говорю ему:
«Слушайте! Это в первый, но чтоб и в последний раз. Ладно, кончим на этом. И если вам дорога ваша фуражка, держите язык за зубами».
Разорвал я его рапорт и сунул вашу книжку в карман вместе с замком и цепочкой: пожалуй, в деревне эти вещи вам еще пригодятся.
И Бузиг выложил свои трофеи на стол.
Мы были просто вне себя от радости и пригласили Бузига пообедать с нами.
Развертывая салфетку, он объявил:
Вся эта история — дело прошлое. Но вам все же лучше туда не ходить.
— Об этом не может быть и речи! — ответил отец. Мама, снимая жареную птицу с вертела, тихо сказала:
— Если бы нам даже разрешили, у меня бы все равно не хватило духа снова туда пойти. Я бы там, наверно, упала в обморок.
Лили начал прощаться, а мама поцеловала его. Уши у него стали огненно-красными, словно петушиный гребень, и он стремительно выбежал из столовой; мне пришлось бежать за ним бегом, чтобы сказать, что я буду завтра ждать его на рассвете. Он кивнул головой и исчез в летних сумерках.
Время бежит, вращая колесо жизни, как вода вращает мельничное колесо…
Прошло двадцать лет. Я основал в Марселе кинофабрику. Дело это увенчалось успехом, и я задумал построить под небом Прованса «киногород». Подыскать же такое земельное угодье, площадь которого была бы достаточно велика, чтобы я мог осуществить свой прекрасный замысел, взялся посредник по купле-продаже недвижимости.
Пока я ездил в Париж, посредник нашел подходящий земельный участок, о чем сообщил мне по телефону. Он добавил, что сделку надо оформить за несколько часов, так как, кроме нас, есть еще покупатели.
Он был в восторге от своей находки, а я знал его как человека честного и купил этот земельный участок заочно.
Через неделю из киностудии на Прадо [45] отправился маленький караван машин. Он вез звукооператоров, кинооператоров, работников лабораторий. Нам предстояло вступить во владение обетованной землей, и всю дорогу мы хором только о ней и говорили.
Мы въехали в очень высокие решетчатые ворота, оба створа их были раскрыты настежь.
Наш кортеж остановился перед замком в глубине аллеи столетних платанов. Это был отнюдь не исторический памятник, а просто огромный дом какого-то богатого буржуа времен Второй Империи [46]. Владелец его, должно быть, немало гордился четырьмя восьмиугольными башнями и тридцатью каменными балконами со скульптурным орнаментом, опоясавшими здание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123