Стал я его звать — не даётся! Два дня я его ловил. А уж какой конёк распрекрасный оказался! Мы бы без него пропали. Одна лошадь на весь колхоз! Спаситель наш, кормилец!
— Смотрите! — ахнула Катя. — Что Петя нарисовал! — Ух ты, плясун какой!
А Петька и сам не знал, как у него получилось. Нарисовал он не матрешку, а балалаечника в картузе и с усами.
— Вона! — всплеснула руками бабушка. — Да ты у нас, Петяша, художник.
Балалаечник и вправду был удачный — весёлый, пузатый, так и казалось, что сейчас он подмигнёт и пустится в пляс.
— И как же ты придумал такого нарисовать! Мы все матрёшек, а он, поди ж ты!
Петька покраснел от удовольствия. Его хвалили, наверное, первый раз в жизни.
— Художник ты, Пётра! Живописец!
Украдкой Петька глянул на Катю, а та смотрела на него восторженно, потому что открыла в нём ещё один талант.
— Да ладно, чего там… Я таких в сувенирном магазине видел, — сказал Петька и удивился сам себе. Он сказал правду! Ведь можно было рассказать, что он давно учится в художественной школе, или что лично знал художника Репина, или ещё что-нибудь… Что он, например, давно придумал таких балалаечников и их уже отправили на выставку в Монреаль… Аон вдруг сказал правду!
Петька долго ворочался на своём поющем диване, а когда уснул, то увидел во сне Антипу Пророкова, который варил в расписном горшке какую-то траву и кормил белого жеребёнка.
Глава двенадцатая
КАКОЙ ЖЕ НОВЫЙ ГОД БЕЗ ЁЛКИ?
Ночью Петька несколько раз просыпался. Ему всё чудилась печка на полянке и плач, похожий на музыку. Никогда и ни к кому Столбов не испытывал никакой жалости. Случая не было. И даже если бы Петьку спросили: какой он, добрый или злой — ни он да, наверное, и никто не ответил бы.
А сейчас он мучался от нового чувства. Будь он постарше, он бы знал, что это новое чувство называется состраданием.
Опять в избе никого не было. Но светило весёлое солнце. Лазер возился, пытаясь поймать пылинки, плясавшие в солнечном луче.
Петька выпутался из одеяла. Встал. В комнате было тепло и весело. Петька впервые заметил, как красиво убрана горница, в которой он спал: белые кружевные занавески на окнах, пёстрые половики, ослепительно белый бок печки, резная лавка, расписной сундук. А на полках старинные синие тарелки, на них диковинные леса, охотники в заморских шляпах, олени с человеческими глазами…
— Лазер! — сказал Петька. — Это же можно на лыжах побегать!
Он быстро оделся. На столе на листочке в клеточку было написано: «Ушёл на поле. Ешь. Клавдий». Петька быстро выпил молоко. Хлеб спрятал в карман и, схватив в сенях лыжи, вылетел на улицу. Снег сверкал так ослепительно, что Петька даже скривился.
Петька ещё издали заметил оранжевый Катин полушубок. Вокруг неё, как медвежата, копошились закутанные малыши. Визг и смех доносились оттуда.
— Привет!
— Здрассти… — сказала Катя, но голос у неё был совсем невесёлый.
— Ты чего? — спросил Петька.
— Катайтися! Катайтися! — сказала девочка насторожившимся малышам. Они покорно влезли в большие санки и покатили с горы.
— Сегодня же тридцать первое, — сказала Катя, — а ёлки нет! И папа уехал в район, там дорогу замело — он разгребает, и когда приедет, неизвестно. А эти, — она кивнула на малышей, — уже пыхтят: «Где ёлка?» Еле уговорила их, что Новый год послезавтра… Без ёлки какой Новый год?
— Это точно! — сказал Петька. — Так в чём дело? В лесу живёте. Пошли — срубим!
— У нас тут близко ёлок нет. Это надо за шесть километров в Касьяновский лес идти.
— Ерунда! На лыжах — два часа езды! — сказал Петька. — Знаешь, я как на лыжах бегаю. Момент и там!
— Вы дорогу не найдёте! Это далеко и через лес.
— Найду, — загорячился Петька. — По азимуту. Компас есть?
— Не уж, — вздохнула Катя, — надо вместе идти. Вот малышню домой загоню — и пойдём. Без ёлки им никак невозможно…
— Катя за ёлкой идёт! — закричал её братишка, и они все пропищали «ура». Только тот, кто больше, всё волокся сзади и ныл:
— И я с вами! Меня возьмите!
— Идите по тропинке! — наказывала Катина мать. — От леса не отходите, а то так и в болото попадёте!
— А на нас волки не нападут? — со страхом спросил один малыш.
— Да тут волков отродясь не было, — сказала Катя, хотя немножко побледнела.
Они ваяли хлеба. Молока в бутылке. Нашёлся и компас. Петька тихонечко скрал с печи спички: «Мало ли что, придётся костёр разводить».
Катя в тёплых вязаных чулках, в пуховом платке крест-накрест стала совсем круглой и похожей на тех матрёшек, что они разрисовали вчера. Лыжи у неё были старенькие, плохонькие и надевались прямо на валенки. Петька рядом с ней выглядел чемпионом.
— Слушай! — сказал он. — Уж коли мы за ёлкой идём, давай и в каждый дом по ёлке срубим! Всем старикам! А? Пусть у всех будет праздник.
Катя пошевелила губами.
— Не дотащим! — сказала она. Надо двенадцать штук.
Но не так-то легко было Петьке отказаться от своей идеи. Ему уже виделась деревня, вся убранная ёлками, и сияющие огни ёлок в каждой избе, и как они с Катей ходят из дома в дом и всех поздравляют. И старики смеются, и всем хорошо.
— Слушай! — вспомнил он. — А Орлик? Давай Орлика возьмём!
— Нельзя! Дедушка Клавдий не разрешит.
— Да его нету, деда-то! Он поле своё смотреть ушёл. Когда вернётся он, Орлик уж на месте стоять будет.
— Старенький он, не надо его мучить…
— А кто его мучить будет? Наоборот, пусть старичок свежим воздухом подышит!
Они вывели коня. И задами, чтобы никто не видел, пошли к лесу. Орлик плёлся, понурив голову, и передёргивал шкурой. Они вышли за деревню. Здесь была неширокая, но укатанная дорожка. Петька соорудил петлю, прикрепил к оголовью коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25