— У нас два соседа есть, — услышала Алена, — так друг перед другом всю жизнь выставляются. Один что-то купит, и сосед то же самое. Один на своём крыльце поставил бутылку из-под коньяка: вот, гляди, что я пью. А сосед его две такие бутылки выставил на своём.— Кто это из вас теперь коньяк пьёт, — прозвучал насмешливый Фросин голос, — самогон да «чернила» хлещете. Мой вон завёл брагу на самогон, так я туда соли бухнула, и брага пропала. Свиньям скормила.— А муж тебе за это не всыпал?— Мне? Я ещё ему всыплю.Алена постояла, послушала их болтовню и решила пройтись у озера в надежде встретить там Зимина. С озера дул холодный ветер, гнал белые гребешки пены. Зимина не встретила, повернула в рощу, где ветер дул тише, и вышла к трём усадьбам с красивыми домами. Она знала, что тут живут врачи санатория. Остановилась возле крайнего, самого большого и красивого дома, любуясь замысловатой резьбой на окнах, фронтоне, воротах. Фронтон и карниз старательно и умело украшены деревянными фигурками зверей, а конёк венчал ярко-красный петух-флюгер. От ветра петух шевелился, как живой. Вокруг усадьбы росли старые берёзы, на них уже висели кувшины для берёзового сока. Вся усадьба огорожена — с боков и сзади проволочной сеткой, а с фасада — частоколом. Перед окнами — палисадник с клумбами для цветов. Доски в заборе с острыми концами, не перелезешь, и в каждой отверстие в форме сердца. Алена пригляделась к этим сердечкам, и ей показалось, что они, словно живые, шевелятся — а это качались за забором ветки деревьев и кустов. Конечно, решила Алена, построил и украсил этот дом хозяин, который осел тут основательно, надолго, на временное житьё такие дома не строят. И сад вон какой ухоженный, сучья на деревьях аккуратно обрезаны, места срезов замазаны синей масляной краской. Видимо, не только хороший хозяин, но и хороший человек тут живёт. Между деревьями белело несколько ульев. Пчелы уже проснулись, летали, ползали по бутонам нарциссов, высаженных в палисаднике.Отворилась калитка, из неё вышел мальчик лет трех-четырех, беленький, в вельветовой курточке и таких же штанишках.Мальчик внимательно взглянул на Алену и поздоровался:— Добрый день, тётя.— Добрый день, сынок.— Я не сынок, я Кирилл.— Ох ты, Кирилл! Какое у тебя взрослое имя.— И ещё я — Кирюша. — Он присел над цветком мать-и-мачехи, наблюдая за пчелой, которая впилась в жёлтый венчик. — Это наша пчёлка. Она нам собирает медок и несёт во-он туда, — показал он на ульи в саду. — В тех пчелиных домиках мёд растёт.— А кто же у вас пчеловод? — Алену забавлял славный мальчуган. — Ты, наверное?— Нет, — покачал головой Кирюша. — Дед Валя наших пчёлок пасёт. А ещё он врач, зубы лечит.— Значит, твой дедушка — наш зубной врач.— Тётя, а вам он зубы не вырывал?— Слава богу, нет, здоровы мои зубы.— Это хорошо. И мои зубы дед не вырывал.— А кто же тут ещё живёт?— Дед Валя, баба Лида, мама, папа, я и Ира.— Сестричка Ира?— Ага, она ещё говорит не по-нашему: бу-бу-бу, а-а-а…— А бабушка твоя не работает, отдыхает?— Не отдыхает, а кашляет: к-ха, к-ха…Алена засмеялась, подхватила мальчика на руки, покружила.— Какой ты хороший, Кирюша, — она чмокнула малы, — ша в щеку и поставила на ноги. — Славный мальчик. — И ей, как всегда, когда приходилось возиться вот так с детьми, стало грустно и обидно, что не родила она себе такого сыночка или дочку и что не останется после неё никого, кто бы продолжил цепочку их родословной. Ни братьев у неё не было, ни сестёр. А мог же и у неё быть такой внучек, говорил бы вот так потешно, радовал бы её.— Иди, Кирюша, домой, а то вон уже баба Лида беспокоится, — заметила Алена в окне женщину.— Ага, я пойду и скажу, что гуляю около дома, — охотно согласился он, толкнул спиной калитку и пошёл.«А что, был бы такой внук, может, и не один, — думала она по дороге в санаторий, — если бы после войны родила сына (почему-то верилось, что родился бы сын), ему было бы почти тридцать». Подумала про внуков, которые могли бы у неё быть, — и представился беленький рассудительный Кирюша. И фамилия их была бы Ровнягины. Если бы… Если б Ровнягина не убило на войне…Могла бы Алена родить и позже, не от Павла Ровнягина. После войны, в конце сороковых, полюбила она женатого мужчину, отца двоих детей. Все в том человеке она нашла: и любовь, и ласку, и сочувствие, и жалость, которая не унижала, а придавала ей уверенности — есть кому пожалеть, а значит, помочь в жизни. Бросилась она в ту любовь, как в омут, — что будет, то будет. Ничего не могло её удержать, ничего не боялась: ни сплетён, ни стыда, ни пересудов людских, ни суда общественности на профсоюзном собрании льнозавода. Любила она его до самозабвения, и он её так же любил, и было им обоим хорошо и радостно от того, что легко досталось им счастье и что без раздумья бросились они навстречу друг другу. «Это моё счастье, пусть временное, пусть короткое будет, но оно моё», — думала она, заранее отбиваясь от людских нападок. Она понимала, что такое счастье не может быть постоянным, будничным, ведь счастье — это дар божий, взлёт души, которого, бывает, ждут всю жизнь, счастливая развязка чего-то сложного, трудного.Но чем дальше, тем все более неспокойно чувствовала себя Алена, все чаще задумывалась, что любовь и счастье крадёт она у жены и детей любимого, делая их несчастными. Было уже такое, когда однажды нашла она на улице кошелёк с деньгами. Казалось, нечаянная находка должна была обрадовать, а стало горько, противно, представились слезы того, кто потерял деньги: может, пожилая женщина несла пенсию, а может, ребёнка послали в магазин или долг кому-нибудь отнести? Ребёнка того теперь бьют, ругают родители… Алена не смогла и копейки взять из той находки, отнесла кошелёк в милицию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24