Сей тихий для огир вздох прогремел, точно шипенье воды, в коей закаливают меч.
– Никогда не вводите во гнев Айз Седай! – прошептал он будто бы самому себе, но слова его услышал каждый. – Лучше объять раскаленное солнце, чем разгневать Айз Седай!
Мин, оглянувшись, передала Перрину записку:
– Вчера вечером, когда мы уложили Ранда на кровать, его вскоре навестил Лойал, и Ранд попросил его принести перо, бумагу и чернила, – прошептала она.
Уши огир шевелились, он обеспокоенно переставлял ступни своих ног и хмурился, так что длинные его брови повисли до самых щек.
– Не знал я, что задумал Дракон. Не знал и не знаю!
– Не волнуйся, – успокоила его Мин. – Никто тебя не обвиняет, Лойал.
Заметив в руках кузнеца бумагу, Морейн сузила глаза, но помешать Перрину прочитать записку она не пыталась. По почерку письмо явно принадлежало руке Ранда:
То, что мне приходится предпринять, отменить невозможно. Он вновь преследует меня повсюду. Но на сей раз одному из нас должно погибнуть, я знаю. Но соратники мои умереть не должны. Слишком многие из них отдали свою жизнь за меня. Я тоже умирать не желаю и во что бы то ни стало постараюсь уцелеть. Да, смерть – реальна, а сны частенько нам лгут, но и правды в них хватает.
Вот и все послание. Без подписи. И для Перрина вовсе не было нужды выяснять, кого имел в виду Ранд, именуя противника словом "он". Для Ранда, как и для них всех, враг был один – Ба'алзамон.
– Он подсунул записку под дверь, – сказала Мин, и голос ее дрожал. – Он взял кое-что из одежды, старых курток, вывешенных шайнарцами на просушку, да прихватил с собой флейту. И вскочил на жеребца. Вроде бы ничего больше он не увез, только немного съестного. Во тьме его не заметил никто из часовых, а ведь прошлой ночью они не упустили бы из виду и мышонка!
– А стали бы часовые задерживать его? – Морейн глуховато засмеялась. – У кого из них хватило бы мужества преградить путь лорду Дракону? Окликнуть его – и то невозможно! Многие из воинов рады по первому его приказанию перерезать себе глотки! Как, например, Масима. – Теперь Перрин бросил на Морейн пытливый взгляд.
– Но в чем виновны солдаты, Морейн? – спросил он у властной дамы. – Они принесли клятву верности своему господину! Ранд ни за что бы не назвался Драконом, только из-за вас это случилось. Морейн, и вам об этом известно, как видит Свет! Чего же тогда ожидать от часовых, Морейн? – Властительница не отвечала. Перрин понизил голос. – Морейн, вы в самом деле верите, что Ранд и есть Дракон Возрожденный? Или вы рассчитываете использовать доброго малого как вам заблагорассудится, пока Единая Сила не сведет беднягу с ума, не лишит его разума и самой жизни?
– Ты бы выбирал слова, Перрин, – проворчал Лойал. – Уж больно ты раскипятился нынче!
– Я-то успокоюсь, – возразил ему Перрин. – Но каков будет ответ? Мы ждем, Морейн!
– Он тот, кто он есть! – промолвила Морейн резко и холодно.
– Помнится мне, что вы нам наобещали: настанет миг, когда Узор сам собою заставит Дракона выйти на верный путь. Может быть, ночью так и случилось? Или же добрый молодец решил просто-напросто от вас удрать? – Разумеется, Перрин уже сомневался, не зашел ли он слишком далеко, ибо чернеющие глаза королевы поселка обливали его непроглядным гневом, – но если уж биться, то ни шагу назад! – Итак, Морейн? Морейн вздохнула глубоко и беззащитно.
– Вполне возможно, что все решил сам Узор. Уж я-то, во всяком случае, не советовала Дракону исчезать столь внезапно и в одиночку. Сила его огромна, однако во многих делах наш Ранд, как дитя, наивен, он не знает жизни, не знает людей. Направлять он способен, но даже если ему удается обратиться к Единой Силе, он частенько не умеет управлять ее потоком. И если он не овладеет необходимым мастерством, то он не успеет сойти с ума – Сила просто прикончит его. А ему еще учиться и учиться. А Ранд стремится бежать впереди своего жеребца!
– Морейн, вы способны рассечь волос, проложить ложные следы– запахи, – хмыкнул Перрин. – Если наш Ранд и вправду Дракон, то вдруг ему лучше, чем тебе, ведомо, что делать дальше?
– Он есть то, что он есть! – проговорила Морейн с прежней своей твердостью. – Знать его планы я не обязана, у меня задача другая: уберечь Дракона от гибели. Мертвым ему не исполнить пророчеств, и даже если он сумеет избежать Друзей Тьмы и Отродий Тени, то найдется тысяча других врагов, готовых в любой день и час пронзить его сталью. Все, о чем я сказала, не есть вся правда о нем, а лишь намек на сотую часть всей правды. Но если бы все дело состояло лишь в том, что вы сейчас узнали, я бы волновалась за него в сто раз меньше, чем сейчас. Не забывайте про Отрекшихся!
Перрин вскинул голову; в углу Лойал пробормотал:
"Темный и все Отрекшиеся заточены в Шайол Гул! " Перрин пустился было твердить про себя с детства врезавшиеся в память предреченья, но завершить мысленное чтение ему не дала Морейн:
– Иссякли запреты печатей, Перрин! Мир не знает об этом, но многие клейма утратили силу. Отец Лжи пока еще в заточении. Но печати ломаются, слабеют все больше. И кто из Отрекшихся уже вырвался на свободу? Ланфир? Саммаэль? Асмодиан, или Бе'лал, или Равин? Может быть, Ишамаэль, Предавший Надежду? Отрекшихся мы знаем всего тринадцать, Перрин, и скованы они лишь печатями, а не стенами узилища, где заточен Темный. Тринадцать из самых могущественных Айз Седай, неодолимых в Эпоху Легенд, из них слабейшему и десять самых сильных ныне живущих Айз Седай не ровня – нынешним ведь ничего не ведомо из знания Эпохи Легенд! И все они, каждый мужчина, каждая женщина, отринули Свет, предали свои души Тени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43