«Конечно, пойду» – наконец сказала Лилейн. Ответ прямой, но после паузы. – «Весь Совет Башни пойдет. Эгвейн ал’Вир – наша Престол Амерлин, и у нас более чем достаточно тер’ангриалов. Возможно, она прояснит, как собирается продержаться, если Элайде вздумается ее сломать. Мне очень хочется это услышать».
«Тогда о какой преданности тебе ты меня спрашивала?»
Вместо ответа Лилейн, расправляя свою шаль, снова пошла вперед, проходя сквозь лунный свет. Бурин пошел за ней, невидимый, как лев на ночной охоте. Суан бросилась их догонять, таща за собой Ночную Лилию, отбиваясь от новой попытки глупой кобылы понюхать ее руку.
«Эгвейн ал’Вир законная Престол Амерлин», – наконец сказала Лилейн.
«До тех пор, пока она не умрет. Или будет усмирена. Если то или иное случится, то мы снова окажемся лицом к лицу с Романдой в борьбе за посох и палантин, а я просто хочу ее опередить». – Она фыркнула. – «Эта женщина может оказаться ужаснее Элайды. К сожалению, при этом у нее есть серьезная поддержка и вес, чтобы противостоять мне. Возвращаясь к нашему вопросу, если Эгвейн погибнет или будет укрощена, ты с подругами будешь столь же предана мне, как Эгвейн. И вы поможете мне стать Престол Амерлин несмотря на козни Романды».
Суан ощутила, как ее живот обратился в лед. Судя по всему, в первом предательстве Голубые не повинны, но, по крайней мере, у одной Голубой Сестры теперь есть причина предать Эгвейн.



Глава 2
Касание Темного

По старой привычке Беонин встала с первым лучом света, хотя рассвет почти невозможно было увидеть сквозь задернутые створки ее палатки. Привычка хороша к месту. Некоторые она вбивала в себя годами. Воздух внутри еще хранил крупицу ночного холода, но она не стала разжигать жаровню. Она не собиралась задерживаться надолго. Свив крохотный поток она зажгла медный светильник, потом согрела воды в белом эмалированном кувшине и умылась над неустойчивым умывальником с покрытым пузырьками зеркалом. Почти все в палатке держалось на честном слове, от крошечного стола до узкой походной кровати. Единственной крепкой вещью был стул с низкой спинкой, достойный стоять на кухне какого-нибудь захудалого фермера. Но она научилась обходиться самым малым. Не всякий нуждающийся в правосудии, обращавшийся к ней, мог себе позволить жить во дворце. Даже самая обыкновенная деревня заслужила право на правосудие. Поэтому ей доводилось спать и в амбарах и в бедных лачугах.
Сознательно она надела свое самое лучшее платье для верховой езды, из тех, что были при ней – простое серое платье из шелка было хорошо скроено – и высокие сапоги до колена, а затем принялась расчесывать свои темно русые волосы старенькой расческой из кости, когда-то принадлежавшей ее матери. Ее отражение было слегка искажено. По утрам это вызывало некоторое раздражение.
Кто-то поскребся в створку палатки, и следом раздался благожелательный мужской голос с мурандийским акцентом: «Завтрак, моя Айз Седай, если вам будет угодно». Она опустила расческу и открыла себя к Источнику.
Она не стала нанимать прислугу, и частенько ей казалось, что еду приносил кто-нибудь новый, но она припомнила этого седеющего мужчину с намертво прилипшей к устам улыбкой, который с ее разрешения внес поднос с едой, накрытый белой тканью.
«Пожалуйста, оставьте все на столе, Эвин», – сказала она, отпустив саидар, чем заслужила широкую улыбку и глубокий поклон над подносом, и еще один на выходе. Слишком многие Сестры забывали о небольших знаках внимания тем, кто находился ниже их по положению. Эти крохи значительно облегчали жизнь, смазывая колеса повседневности.
Без энтузиазма покосившись на поднос, она вернулась к расчесыванию, превратившемуся в своеобразный ритуал, исполняемый дважды в день, процесс которого она находила умиротворяющим. Но сегодня вместо того чтобы наслаждаться ощущениями движения расчески сквозь волосы, она заставила себя закончить все сто проходов прежде, чем отложить расческу на умывальник рядом с ободком и зеркальцем из того же набора. Когда-нибудь она сможет поучить терпению даже горы, а пока после Салидара она становилась все сильнее и сильнее. А после Муранди и вовсе стала несносной. Она сама воспитала в себе эту черту характера также, как пересилила себя и пошла в Белую Башню, даже против воли своей матери, и, снова пересилив себя, смогла пройти все обучение. Она была упорной девочкой, постоянно стремясь к большему. Башня научила ее, что, научившись справляться с собой, можно добиться многого. Она гордилась своими достижениями.
Однако, какое бы у нее ни было самообладание, оттягивать завтрак из тушеного чернослива с хлебом оказалось также трудно, как и завершить ритуал расчесывания. Сливы оказались пересушены, а возможно были слишком старыми для готовки. Они превратились в почти однородную массу, и она была уверена, что проглотила несколько подозрительных черных пятнышек, украшавших хлеб. Она постаралась внушить себе, что что-то хрустевшее между зубов, было ржаным или ячменным семечком. Ей не привыкать есть хлеб в перемешку с долгоносиками, но это доставляет мало удовольствия. У чая тоже был странный привкус, словно он уже начинал портиться.
Когда она наконец положила льняную ткань назад на поднос, она едва удержалась от вздоха. Сколько еще осталось времени, пока в лагере не останется ничего съедобного? Интересно, в Тар Валоне творится тоже самое? Похоже, что так. Темный прикасается к Миру, и эта мысль столь же мерзкая как поле из острых камней. Но победа грядет. Она отказывалась верить в иную возможность. Юному ал’
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51