..
К тайному жандармскому особняку решили пойти вечером, как стемнеет.
- Не дай бог, заметят, - стенала Катя. - Вы же имеете понятие?
Понятие он имел... Но когда увидел за деревьями черную стену и огонек на втором этаже (окно было с красивой фигурной решеткой) - понял: дельце получается безнадежное...
- Надобно проникнуть туда... - бросил взгляд на Катю, в ее широко раскрытых глазах трепетал такой сумасшедший ужас, что понял: не помощница... Но она отозвалась:
- Я предупреждала... Вот что, Евдокимов... Ты, должно быть, так понял, что я за твой причиндал готова ума решиться и все продать... Что я шкурка, "подсевайла"... Ну, может, так оно и было поначалу... Я разум теряю быстро - да ты и заметил... Только не думай, что нет во мне души и сердце не бьется. Мне теперь двадцать лет всего, а жизнь прошла. Для чего? Бог весть... И наша с тобою встреча... Я раньше не плакала, и все было так просто...
"Умная, сука..." - первое, что пришло в голову. Рассуждал холодно; Катя ему была совсем безразлична - даже то невероятно острое, что довелось испытать, нисколько не задевало более и даже вызывало отвращение. Животный восторг соития (редкость, конечно, что и говорить) - это одно, а любовь... Совсем-совсем другое. Ясно: она продолжает развивать свое задание. Ишь, какой поворотец... - но, встретив ее бездонный взгляд, смутился... Черт ее разберет... Тонкости эти дамские. Опыт нужен, а где взять? Дожив до своих лет, не испытал ни разу даже прикосновения к высокому чувству, но ведь каждого наделил Создатель ощущением истины, и вот, ощущение свидетельствовало...
- Не ставь меня в кучерскую позу! - сказал раздраженно (идиот, о Господи, какой безнадежный дурак... - но поделать с собой ничего не мог), ты не понимаешь: ну о чем таком могу я говорить с тобою здесь и сейчас? Войди в ум, Катерина...
- Ни о чем... - кивнула покорно (сразу как-то изменилась и обрела ярко выраженную женственность и мягкость), - я, Женя, понимаю: ты человек столичный. Ты- другой. А я... Что я?
- Сейчас мы вернемся к тебе домой. То, что я скажу, осмысли без истерик и ругани. Итак: ты выберешь любого жандарма - из тех, кто в свою смену охраняют дом. Познакомишься и обольстишь его.
- Женя, я тебе в чувстве призналась, а ты мне такое...- заплакала.
Взбеленился:
- Мне не до фиглей-миглей теперь! Тем более принеси себя в жертву, докажи! Христос Магдалину возвысил, хотя та была отпетая, вроде т ебя...
- Женя, да ведь ты - не Господь... - только и смогла сказать.
...Вернулись домой, сели за стол и долго сидели в темноте, напротив друг друга, молча. Наконец Катя спросила:
- Зачем тебе это?
- Затем... - все еще злился, понимая, что оскорбляет ее своим предложением, низводит в такую грязь, откуда и возврата быть не может. И оттого чувствовал беспокойство неясное, неудобство и даже угрызения совести. "Ты ведь спал с нею... - шептал голос. - Ты наслаждался ею. А теперь ходишь по ней ногами, гадость это..." Но другой голос ухмылялся в ухо: "Консоме это все, братец, штучки-дрючки для слабонервных. Она ведь к тебе не по светлому чувству пришла, по заданию! Она есть аппарат из мяса, костей и мышц, созданный Охранной полицией исключительно для известной надобности. И чего же эту машину жалеть? Чушь, Евгений Анатольевич, чушь и боле ничего!" Но уговорить себя не мог... Польстил:
- Ты такая эстетная... Кто устоит перед такой женщиной... Никто не устоит. Я уверен: жандарм тобою увлечется. Когда же увидишь, что не человек перед тобою, а жеребец, - тащи сюда. У тебя обстановка интимная, проникновенная, все получится в лучшем виде! Потом вмешаюсь я, и твой любовник станет работать на нас. Когда же мы соберемся все вместе - я, Мищук, его женщина, ты и этот жандарм (его мы ни во что, разумеется, не посвятим), - тогда посмотрим... Тогда это проклятое дело мы непременно проясним, размотаем дотла!
Долго молчала, заливаясь краской. Понятные Евдокимову чувства переполняли ее, но ведь только тогда может всем пожертвовать человек, когда любит... Евдокимов не любил и жертвовать не собирался - какая ставка была на его кону, какая ставка! Любой и каждый пойдет ва-банк...
- Хорошо, Женя. Ради тебя и ради себя, нас ради - я сделаю все, как велишь... - чиркнула спичкой, вспыхнул свет. - Бог с тобою.
Обрадовался.
- Умница! Счастье мое! Я так рад, так рад! Несказанно! - лукавил и видел, что она его лукавство понимает. Ан, ничего, переживет... - Вот тебе триста рублей... - открыл бумажник, пересчитал, протянул. - Пересчитай, я мог ошибиться.
- Да тут всего три бумажки, я за тобой считала, - удивилась.
- Деньги счет любят. Пересчитай.
Промусолила пальцами, кивнула:
- Верно. Дальше что?
- Пригласишь его - только чтобы непременно в цивильном был - в хороший ресторан, угостишь до посинения и сделаешь это на все деньги! А когда он сомлеет- тогда и начнешь разговор: "Мол, обожаю тебя!"
- Я найду, что сказать... - хмыкнула презрительно и вздохнула. Ладно... - взглянула насмешливо: - Слышь... А если он женат?
- В том смысле, что он откажется? Из-за верности жене? Не смеши... не понял, что она шутит, не до того было.
Зачадила керосиновая лампа, и темнота за окном превратилась в синеющий сумрак - наступало утро.
- Ты спишь в кровати, я - на диване. - Хмыкнул скабрезно: - Набирайся сил, они тебе понадобятся. Приятных снов, мон анж...1
Вставши ото сна (Катя уже суетилась на кухне с завтраком, весело что-то напевая, "О, эти женщины, - подумал лениво, - что им ни сделай, все как с гуся вода"), решил незамедлительно заняться подготовкой предстоящего дела. Катя при этом оставалась как бы на произвол судьбы, без надзора, но раз призналась, любит, - гадостей не сделает и не убежит. Вкусно съев глубокую тарелку галушек с творогом (когда только и успела любезная), сказал со всею деликатностью, на какую был способен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88