И непременно чай для тех, кто решил отведать здесь же, прямо из печи, горячий хлеб.
-- Эти пятнадцать копеек, да еще наша масштабность и сгубили мое детище. Меня обвинил чуть ли не в крохоборстве, в непонимании растущих потребностей нашего человека, наших возможностей. Особенно вывело из себя дипломную комиссию мое дерзкое замечание в конце, что я согласна добавить к чаю вологодского масла и черной икры, хотя это было уже из другой оперы. Я ведь не игнорировала хлебопекарную промышленность, -- меня и в этом обвиняли оппоненты, -- а хотела для людей каждодневного маленького праздника, и может, мои маленькие, не обезличенные пекарни-магазины с тетей Дашей или дядей Кудратом заставили бы большую хлебопекарную промышленность по-новому взглянуть на себя и понять, что отношение к главному продукту на нашем столе зависит только от ее работы, а пропаганда в защиту хлеба здесь вовсе ни при чем, -- только деньги на ветер.
Вот такое фиаско я потерпела на защите, Рушан. Но, думаю, мои предки за меня не очень бы краснели, я держалась молодцом и ни минуты не сомневалась и не сомневаюсь в своей правоте, просто, наверное, время еще не пришло. А может, ты построишь такую пекарню-магазин, Рушан?..
Глория остановилась у подъезда обычного блочного дома.
-- А вообще-то мы уже шесть раз обошли мой квартал, вот здесь я живу, на втором этаже. Я не приглашаю -- поздно уже, не хочу, чтобы ты проспал тренировку. Хорошо, что у нас оказались общие друзья. До свидания, я рада знакомству с тобой.
Она, торопливо попрощавшись, скрылась в темном подъезде, а Рушан стоял у дома, пока не загорелось и не погасло окно на втором этаже.
Он шагал по сонным безлюдным улицам Заркента, припоминая сегодняшний удивительный вечер, неожиданное знакомство и в раздумье не заметил, как вновь очутился у "Жемчужины". Горели редкие фонари, освещая тускло блестевшие полы, на миг Рушану почудилась музыка, смех, как несколько часов назад. Он прошел за ограду, теперь уже иными глазами рассматривая кафе.
Вдруг он скорее почувствовал, чем заметил, что в красном круге для танцев орнамент из золотых линий хотя и напоминал экзотический цветок, выглядел несколько странно, словно скрывая какую-то тайну. Обнаружил Рушан и то, что, при общей схожести, в каждом из четырех кругов для танцев цветы разные. Вглядевшись внимательнее, как в криптограмму, он увидел искусно зашифрованные в линиях цветов четыре варианта монограммы из букв "Г" и "К" -- "Глория Караян"...
XXXXI
В ту ночь воспоминаний Дасаев заснул на рассвете, и приснилась ему, впервые за долгие годы, собственная свадьба. Как в цветные слайды, переживая все заново, вглядывался он в свое прошлое...
Глория только вернулась из Дубровника, морского курорта на Адриатике, где проводился международный конкурс молодых архитекторов. Ее проект отеля на морском берегу для молодоженов, совершающих свадебное путешествие, получил в Югославии гран-при, а организаторы конкурса вместе с Европейской ассоциацией архитекторов вручили ей еще и специальный приз как самой очаровательной участнице конкурса.
Одна итальянская фирма тут же подписала контракт о покупке проекта. Когда бойкие итальянцы спросили, что навело ее на мысль о таком необычном отеле, Глория с улыбкой ответила:
-- Мне очень хотелось бы, чтобы мое свадебное путешествие закончилось у моря, в таком отеле.
-- Как вас зовут? -- спросил вдруг представитель одной из строительных фирм.
-- Глория, -- просто ответила девушка.
-- Глория? -- переспросил итальянец и вдруг радостно воскликнул: --Глория! Прекрасное название для отеля, лучше не придумать. Что может быть точнее для такого отеля? Я смею вас заверить, синьорина, мы построим с десяток таких отелей в Италии и на Лазурном берегу во Франции, и ни одной линии не изменим в проекте, фирма гарантирует...
Щелкали фотоаппараты, и итальянцы тут же протягивали моментальные фотографии, прося автограф.
Когда представитель фирмы протянул ей снимок, Глория вдруг сказала:
-- Я буду очень признательна вам, если отель будет носить мое имя, но можно, чтобы хоть где-нибудь значилась моя монограмма? -- И тут же на обратной стороне фотографии вывела одну из тех монограмм, зашифрованных в "Жемчужине".
Деловой итальянец тут же спросил:
-- Может быть, синьорина и вывеску подскажет?
Кто-то услужливо протянул ей альбом и фломастеры, и Глория, не раздумывая, необычной для латыни вязью, написала свое имя, а слева проставила монограмму.
-- Цветовое решение? -- нетерпеливо уточнил итальянец. Шел профессиональный разговор.
-- По темному бордо золотом, монограмма -- белое с черным, символы добра и зла, ожидающих молодых, -- любая буква на выбор.
Все произошло в считанные минуты, -- экспансивный итальянец даже присвистнул от удивления и радости...
В ту же ночь Рушану доставили в гостиницу международную телеграмму, наверное, не столь частую в Заркенте, в ней было всего несколько слов: "Рушан, любимый, я победила!" Никогда за три года их знакомства она к нему прежде так не обращалась.
Встречал Рушан Глорию в аэропорту в Ташкенте, -- такой счастливой он ее больше никогда не видел. Успех шумно отмечали с друзьями, конечно, в "Жемчужине". Провожая ее из кафе по опустевшим улицам, Рушан решился сказать то, на что долго не мог собраться с духом:
-- Глория, выходи за меня замуж.
Она остановилась, словно это было для нее неожиданностью, растерялась, как когда-то давно в "Жемчужине", приглашая на танец Габдурахмана Кадырова. Долго не отвечала, то ли взвешивая предложение, то ли, как обычно, погрузившись внезапно в свои прожекты.
-- Рушан, милый, -- сказала она наконец грустно, и в глазах ее он увидел слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125