Хотя знал, что для Камалова они с Мир­шабом идут в одной связке, ведь прокурор наверняка догадывался, кто стоит за смертью Артема Парсегяна, главного свидетеля против него самого, да и для Шубарина они единое целое, оттого тот потребовал, чтобы пришли вдвоем с Миршабом на покаяние через десять дней и вернули бумаги. Собираясь на встречу со своим другом, он знал, что ради спасения жизни, политической карьеры он не остановится ни перед чем, и если надо будет, пожертвует и Миршабом – больше в тюрьму ему не хотелось.
Откровения в отношении Миршаба, с которым он мысленно распрощался, открыли как бы второе дыхание его фантазии, рас­крепостили сознание, где и без того не было ни моральных, ни нравственных табу, тормозов вообще. Он вспомнил, как среагиро­вал на сообщение Газанфара о Шубарине после своей удачной поездки в Аксай к Сабиру-бобо. Тогда он решил: если каким-то образом обнаружится связь Шубарина с прокурором Камаловым, который помог освободить Гвидо Лежаву, то он постарается непременно стравить человека, выкравшего американца, с Япон­цем. Сегодня после неприятной беседы с глазу на глаз с Шубари­ным отпала необходимость в подтверждении такой связи, время и обстоятельства уже развели их по разные стороны баррикад, а значит, он должен найти убедительный повод для Талиба или людей, стоящих над ним, поквитаться с Шубариным. И он вновь пожалел, что Талиба нет в Ташкенте. Но отрабатывая эту версию подробно, он резонно подумал: а с чем бы я к Талибу пошел? У них ведь с Шубариным могли быть финансовые интересы, которых он никогда не сможет решить со мной, у меня ведь нет за спиной могущественного банка. Тут, желая заполучить союзника, следовало действовать осторожно и наверняка – он мог в лице Талиба обрести и врага. Значит, все упиралось не только в Газанфара, которому он поручил выведать, почему Талиб встречался с Шубариным и почему он выкрал его гостя на презентации в «Лидо», но и в прокрустово ложе десяти дней, определенных Японцем. Вряд ли он сможет действовать быстро и оперативно за гранью отпущенного срока, когда Шубарин натравит на него многих власть имущих людей и уголовников. И он порадовался, что среди бумаг нет компромата на Талиба Султанова, иначе контакт был бы невозможен ни при каких обсто­ятельствах.
А может, следует настропалить Талиба и против прокурора Камалова? – пришла неожиданно дерзкая мысль. Ведь это он подсказал Шубарину, кто выкрал Гвидо Лежаву, и даже назвал адрес, где тот содержится. Хорошо бы руками Талиба расправить­ся со своими врагами, подумал Сенатор, пытаясь шире развить тему, и вдруг нашел применение Талибу при любом раскладе, даже если и не войдет с ним в сговор.
Вот уж обрадуется моей идее Миршаб, возликовал Сенатор. Миршаб после трех неудачных попыток покушения на жизнь про­курора Камалова остро переживал провалы и искал новых стре­лочников, на которых можно было бы переложить очередное покушение. Турки-месхетинцы, чьи следы якобы остались на месте преступления, уже не казались убедительными и не принимались всерьез. И вот на такую роль Талиб, которого он еще и в глаза не видел и на чью помощь рассчитывал в борьбе с Шубариным и с Камаловым, вполне подходил – достойная фигура, авторитет­ная. Тут нужную версию и варианты отработать нетрудно при их с Миршабом опыте следственной и прокурорской работы, мог помочь и Газанфар. И если уж выпадет самому сводить счеты с Ферганцем, а не исключался и этот вариант, то ему нетрудно будет запутать свой след, как случилось во время ограбления прокуратуры, когда он организовал похищение кейса Шубарина с секретными документами и направил внимание следствия на Ростов из-за татуированного взломщика по кличке Кощей.
– Ай да Сухроб! Молодец! – похвалил себя Сенатор и в хоро­шем настроении поехал к Миршабу в Верховный суд. Мысль о том, что он готов предать его, как и Талиба, уже улеглась где-то в глубинах памяти до подходящего случая.
С Миршабом он пробыл до самого трапа самолета, они многое обсудили и даже наметили несколько вариантов, как рассорить хана Акмаля с их бывшим патроном Шубариным, но каждый из планов годился лишь при удобном случае и при определенном настроении аксайского Креза, они хорошо знали его нрав. В одном решении они оказались едины: не идти на покаяние к Артуру Александровичу и не признаваться в том, что вскрыли кейс и сняли копии с его сверхсекретнейших документов. Это признание рано или поздно могло стать чьим-то достоянием, кроме Шубарина, и на их авторитете можно было бы поставить крест. А пока оставался шанс избавиться и от Камалова, и от Шубарина.
Одним убийством больше, одним меньше, срок один – как говаривал иногда их подельщик покойный Артем Парсегян. С тем Сенатор и отбыл в Москву – освобождать хана Ахмаля из подвалов Лубянки.
Покинув дом прокурора Камалова почти на рассвете, Шубарин вернулся в свой особняк в старом городе, но укладываться спать не стал, хотя отдохнуть не мешало. Он прямиком направился в кры­тый бассейн, примыкавший к его знаменитому саду, и с наслажде­нием поплавал, то и дело возвращаясь мыслями к полуночной встрече на Дархане. Позади была бессонная ночь, впереди трудный день, но усталости не чувствовал, наоборот, ощущал прилив сил. Теперь он знал причину этого подъема, наконец-то он определился и тут же приобрел так необходимое душевное равновесие. Радо­вало и то, что его непростые решения были поняты и одобрены, а ведь могло быть и иначе, наверху нечасто встречаются самосто­ятельные люди. После плавания он принял контрастный душ и, стараясь не разбудить домашних, поднялся к себе, в рабочий кабинет на втором этаже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122