– Какую все же работу выполняла Эвелин Меррик?
– Позировала.
– Лично для вас или для одной из ваших "художественных" композиций?
– Какая вам разница?
– Возможно, большая.
– А именно?
– Если она позировала вам одна для иллюстрации в журнал, вы могли бы дать мне ее фотографию. Если же она работала с группой, едва ли вы сможете это сделать.
Терола погасил окурок сигареты в пепельнице.
– Я никогда не раздаю снимки.
– А что же вы с ними делаете? Торгуете вразнос?
– Плохое слово вы сказали. Лучше вам уйти, пока я не вбил вам его обратно в глотку.
– Я не знал, что вы такой чувствительный, Терола.
– С такими, как вы, я не желаю иметь дела. Мотайте отсюда.
– Спасибо за информацию.
Терола открыл дверь.
– Катитесь ко всем чертям.
Блэкшир прошел по переулку и сел в машину. Впервые за тридцать лет он чуть было не вступил в драку; это пробудило у него старые воспоминания, былые страхи и своего рода первобытное возбуждение. Рука на ключе зажигания дрожала, злость свинцовым грузом давила на глаза. Он хотел бы вернуться и сразиться с Теролой, а если понадобится, то и убить его.
Однако пока он ехал в студию Харли Мура, свежий морской ветерок поохладил его страсти и нейтрализовал разъедавшую мозг кислоту: оказывается, я не такой цивилизованный, каким себя считаю. Я все сделал не так. С Муром поведу дело иначе.
Глава 4
Берта Мур пятнадцать лет ждала ребенка, и, когда наконец родилась девочка, Берта с трудом могла поверить в свое счастье. Ей приходилось все время убеждать себя в этом. В любое время дня и ночи она входила на цыпочках в детскую, желая еще раз убедиться, что девочка здесь и она жива. Берта ни на минуту не могла присесть с книгой или шитьем, она как будто висела в воздухе подобно воздушному шарику на нитке. Нитку прочно держал стоявший обеими ногами на земле ее муж Харли.
У Берты хватило ума не забросить мужа после рождения дочери. Она, можно сказать, была очень добра к нему, но это была преднамеренная и равнодушная доброта; где-то в глубине ее сознания таилась мысль, что не надо жалеть сил, лишь бы Харли был ублаготворен во всем, потому что при хорошем отце девочка будет здоровой и лучше приспособленной к жизни, дружная семья – великое дело.
Все свое свободное время Берта проводила в разговорах с подругами и родственницами о совершенствах своего дитяти; она лихорадочно звонила педиатру, когда девочка отрыгивала пищу, или мужу, когда та плакала без видимой причины. Проживя с мужем почти двадцать лет, Берта научилась не беспокоить Харли в его студии. Однако она без труда и сожалений забыла эту науку в тот день, когда родилась дочь. Теперь она звонила Харли "во имя дочери", что снимало всякую возможность упреков или порицания. Девочка росла себе, не ведая о том, какие обязательства она налагает на своих родителей. Берта звала ее Энджи, это было уменьшительное от Энджел и не имело ничего общего с зарегистрированным именем – Стефани Кэролайн Мур.
В тот день в четыре часа Энджи не пожелала прикладываться к рожку. Берта танцевала с ней туда-сюда по гостиной, когда зазвонил телефон. Она осторожно переложила девочку с левой руки на правую и сняла трубку:
– Алло?
– Алло. Это миссис Мур?
– Да.
– Вы меня не знаете, но я дружна с вашим мужем.
– Да? – оживленно сказала Берта, хотя почти не обращала внимания на разговор. Волосы ребенка так нежно касались ее шеи, а теплое тельце пахло цветами и солнцем.
– Я Эвелин Меррик. Возможно, ваш муж упоминал обо мне?
– Возможно. – Девочка с большим усилием повернула головку, чтобы прислушаться к разговору, и состроила такую смешную гримаску, что Берта расхохоталась.
– Вы одна, миссис Мур?
– Я никогда не бываю одна. У нас родился ребенок, как вы, наверное, знаете.
После короткой паузы собеседница ответила:
– Да, конечно, знаю.
– Вчера девочке исполнилось четыре месяца.
– Они такие милые в этом возрасте.
– Еще бы. Но Энджи выглядит скорей как шестимесячная, даже доктор так говорит.
Это была правда. Врач, настоятельно побуждаемый Бертой, согласился, что девочка "крупная и развивается нормально".
– Какое славное имя – Энджи.
– Разумеется, это прозвище. – ("Какой приятный голос у этой женщины, – подумала Берта, – и как она интересуется ребенком".) – Кстати, боюсь, я не запомнила ваше имя.
– Эвелин Меррик. Мисс Меррик.
– Что-то знакомое. Я почти уверена, что Харли говорил о вас. Большую часть времени я занимаюсь с девочкой и не слушаю, что мне говорят... Прекрати, Энджи. Нет, нет, не трогай... Она пробует потянуть на себя телефонный провод.
– Как она, должно быть, очаровательна.
– О да.
Берта столько лет восхищалась чужими детьми, – говоря правду, если ребенок оказывался смышленым, и подвирая, если он таковым не был, – что, по ее мнению, теперь другим женщинам не остается ничего другого, как восхищаться ее дочуркой. Как хорошо, что ни одной из них не придется подвирать, говоря об Энджи. Она – само совершенство. Никакой комплимент не будет преувеличением, никакая лесть не покажется грубой, Берта проглотит ее за милую душу и переварит без малейшей отрыжки.
– Девочка похожа на вас или на Харли?
– О, боюсь, что на меня, – ответила Берта с гордой улыбкой. – Это все говорят.
– Как бы мне хотелось взглянуть на нее. Я совершенно... без ума от детей.
– Так почему бы вам не зайти?
– Когда?
– Да хоть сегодня днем, если это вам удобно. Энджи очень подвижна, она целыми часами не спит. – ("Интересно будет показать Энджи кому-то из друзей Харли для разнообразия. Харли скромничает и до сих пор никого не пригласил взглянуть на нее.") – Харли придет домой не раньше шести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47