Статьи были жутко объемными, полными образов и философии, умных слов и изречений знаменитых людей, и абсолютно не газетными ни по объему, ни по стилю — сейчас смешно, а тогда я ими жутко гордилась. И ни секунды не сомневалась, что за них тут же ухватятся, а меня начнут усиленно зазывать на работу и сулить всяческие блага, опасаясь, что иначе мой талант переманят другие.
Однако, как и следовало, в общем, ожидать, самодеятельность моя пришлась не по вкусу, почти все темы были забракованы, а одобренные — безжалостно исчерканы и отданы мне на переработку. Но тем не менее я легко выслушала отказ и согласилась писать что скажут и как скажут — может, потому, что мной все-таки заинтересовались, пусть и не особенно бурно.
Тогда был сентябрь 87-го — а сейчас апрель 98-го. Если задуматься, срок жуткий — и в редакции я порой ощущала себя старухой. Из тех, с кем я начинала, может, человек десять осталось — остальные по другим изданиям разбрелись или вообще профессию сменили. У нас же молодежная газета — соответственно, всегда платили мало.
Раньше вообще так было — на зарплате минимум нарoдa, остальные за штатом, на гонораре. По меркам 87-го года на этом самом гонораре рублей сорок заработать было можно в месяц, ну пятьдесят — вдвое-втрое меньше средней зарплаты. Тот, кому давали в газете полставки — то есть гонорар плюс шестьдесят рублей, — считался счастливцем. А те, кто был на зарплате, вообще к лику избранных причислялись — хотя вся зарплата сто рублей составляла, уборщица получала больше. И лет пять эти цифры не менялись — хотя в конце восьмидесятых начавшие вовсю разворачиваться предприимчивые люди, еще не именовавшиеся бизнесменами и известные как кооператоры, уже миллионами ворочали.
В принципе на то она и молодежная газета — сделал себе имя и уходи. Ну в каких «Известиях» или «Правде» можно было в конце восьмидесятых написать объемную статью о проститутках, или роке, или гомосексуалистах? А в молодежке можно — шеф за каждый спорный, так сказать, материал с вышестоящими инстанциями бился, может, поэтому у нас тираж все время рос и сейчас он под два миллиона.
Так что вплоть до начала девяностых это несложно было — при наличии головы и умения писать — сделать себе имя. А там остепеняйся, иди в солидное издание и пиши какую-нибудь аналитику. К тому же все больше новых газет стало появляться — которые переманивали из существующих изданий всех, кто готов был уйти, тем более деньги предлагали куда большие, чем в нашей конторе.
В общем, текучка кадров всегда была сильная — и за эти почти одиннадцать лет, что я работаю в редакции, пятьсот человек точно через нашу газету прошло, а может, и тысяча. А я все тут — хотя уж вариантов было…
— Пустышка это. — Женька, которому я дала время на раздумья, решительно отодвинулся от стола, скрипя по кафелю железными ножками стула, явно собираясь уходить. — За кофе спасибо, Юль, — пойду, дел по горло. Ты Наташке так и скажи — нечего там ловить, ничего не нароешь…
Я, конечно, не великий психоаналитик — хотя журналистика сродни психологии. Ну если не репортажи пишешь короткие, а пространные интервью, очерки и зарисовки — о людях, в общем. Если в человека не вдуматься — ни черта не выйдет, он тебе штампами отвечать будет, и не статья получится, а скучный и сухой набор слов. А если поймешь его и раскрутишь на разговор — такое расскажет, что заслушаешься.
Это к тому, что я видела, что он нервничает — не нравился ему наш разговор. Хотя очевидных причин для этого не было.
— Жень, ты пойми — ну скажу я Наташке, и что? Шеф сам заинтересовался — и что она сделает? Ты же знаешь — если ему что интересным покажется, ему вынь да положь, — заметила рассудительно. — Ты же сам писал как-то — что за каждым бизнесменом что-то есть, даже за самым честным, потому что бизнес у нас такой, на грани фола. У тебя же досье на всех, связи — неужели не найдешь фактуру?
— Да сказал же — нет там ничего. — Женька оглянулся на дверь в буфет с таким видом, словно ждал спасения. — Если что — сам к шефу схожу и объясню все…
Я была поражена, признаться. Просто так к шефу ходить любителей нет — он мужик нормальный, но припадки случаются. И уж с таким вопросом — отказываться от темы, которая ему показалась перспективной, — только самоубийца может к нему пожаловать. И если человек предпочитает пойти на риск, вместо того чтобы взяться за материал, — для этого нужен повод. И очень серьезный.
— Памяти у него нет ни хрена, у главного, мать его! — То, что вежливый обычно Алещенко выругался, тоже подтверждало, что с ним не в порядке что-то.
Для газеты неформальная лексика — это норма, и используется она обычно обоими полами, но от Женьки лично я ничего такого никогда не слышала. — Он мне прошлым летом Улитина этого подкидывал. Знаешь же, как бывает — кто-нибудь из улитинских конкурентов счеты с ним свести решил, нашел выход на шефа и понес.
Сенсация мол, только копни, кругом аферы, бабки за рубеж качают — а конкретики никакой. Вот и оказалось, что липовая компра — а если что и есть, все так прикрыто, что ничего не найдешь. Шеф меня озадачил, я давай копать, времени кучу потерял — а там пустышка. Я так шефу и сказал — если бы вам хоть один факт дали, Сергей Олегович, я бы через него и другое вытянул. А тут, похоже, просто счеты хотят свести — и газету нашу вслепую использовать…
Женька округлил глаза, качая головой — видно, вспоминая реакцию главного на такую безрассудно смелую речь.
— Думал, уволит сразу — аж краской налился! И давай мне пихать — что не мне на такие темы рассуждать, и он никому газету использовать в корыстных целях не позволяет, и если я не могу материал сделать, надо в этом честно признаться, а не хамить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152