Он так гладко говорил до этого, так легко и грамотно изъяснялся, а после того, как я отказалась верить его информации, что-то сбилось в речевом аппарате. И он начал запинаться, и все больше многоточий появлялось, все обрывочней становились мысли.
— Я вам очень благодарна, Анатолий, правда — но поверьте, что мне ничто не угрожает. — Я улыбнулась ему как можно радостней, пытаясь передать свое состояние. Передать, что я не прикидываюсь — мне и вправду хороша и весело. — Спасибо вам — но я пойду. А в знак благодарности обещаю упомянуть вас в статье — прямо сейчас приеду в редакцию и напишу постскриптум. Напишу, что мне в процессе подготовки материала угрожали убийством — но благодаря вам все обошлось. Будет весьма неплохая реклама статье — и вам тоже…
— Нет, нет, Юля, вы что?! — Он прямо-таки выкрикнул это, тут же спохватившись и понижая голос. — Ни в коем случае — это ведь секретная информация. И моя фамилия — ее вообще не надо упоминать. И вообще, Юля, — будьте серьезней, прошу вас. Куда вы пойдете — может, вас уже ждут у редакции?
Вам уезжать надо, понимаете, — и ни в коем случае не показываться на работе. Я вас провожу домой, возьмите документы, деньги, мы с вами поедем в турагентство, все оформим — да даже командировочные вам выпишем, есть у нас свои фонды.
Напишете потом статью о поездке, если захотите, — и все. Главный редактор в ваш курсе — и наш план полностью одобрил. И совершенно согласен с тем, что вашу статью нельзя печатать — ради вашей же безопасности. С ним сегодня говорили, и он, разумеется, сразу вошел в положение, и…
За почти одиннадцать лет работы в газете я только однажды снимала свой материал. По личной, очень частной просьбе главного. То, что я написала, могло ему повредить-как поняла, он опасался, что на него начнут давить те люди, которых я упоминаю, и, видимо, у них было что-то на него. Он ведь не святой, бизнесом занимается, за границей опять же, и, наверное, кто-то очень высокопоставленный может его, что называется, прихватить на чем-то. И я согласилась тогда — хотя и с неохотой. И только потому, что он об этом попросил. Но снимать собственноручно свой материал — тем более такой вкусный, тем более после трехнедельного почти расследования? Это было исключено.
— Это исключено, Анатолий, — произнесла категорично. Тут же постаравшись смягчить фразу. — Я ценю вашу заботу — но я никуда не поеду и материал снимать не буду. И заверяю вас, что он выйдет. А со своим начальством я побеседую сама — коль скоро речь идет о моей безопасности, то мне и решать, ставить ее под угрозу или нет. Кстати, должна вам сказать, что я не в первый раз оказываюсь в нехорошей ситуации — и по личному опыту знаю, что лучшей гарантией моей безопасности является скорейший выход статьи. Так что она выйдет в самое ближайшее время — не завтра, конечно, но послезавтра или послепослезавтра…
Он сокрушенно всплеснул руками с таким видом, словно это его жизни угрожала моя статья. И в обращенном ко мне взгляде была целая куча эмоций — от сожаления и сочувствия до обиды и упрека. А потом он снова покосился на молчаливого, который теперь смотрел не в окно, а на меня. Как-то непонятно смотрел. Как на паскудное какое-то насекомое, на тупого мотылька, который летает вокруг свечки, сужая и сужая круги, а его пытаются отогнать и тем самым спасти, а он отлетает и возвращается, по глупости ища собственной гибели.
— Все, что я могу сделать, — это немного смягчить материал. — Я улыбнулась ему как можно теплее, говоря себе, что обижать его все-таки не стоит. Тем более что мне выгодней найти с ним компромисс — чтобы после нашего разговора его начальство не начало звонить главному и убеждать его снять мой материал. Мне не нравилась такая навязчивая забота — и не стоило исключать, что это самое начальство ждет от газеты какой-то ответной услуги. Не придумав специально эту историю со мной — но явно сгустив краски. И собираясь отстаивать свою позицию до конца. А компромисс дал бы нам всем выход из ситуации. — Но для этого мне надо знать, откуда исходит угроза. Если вы мне хотя бы намекнете, я обещаю немного изменить соответствующие куски, и…
— Юля, почему вы не хотите понять, что тут не смягчать надо — а просто не печатать материал? — В голосе Куделина было нечто вроде отчаяния. — Естественно, речь идет о бандитах — вы же написали про них. И что бы вы там ни смягчили, это ничего не даст. Напишете вы, что им не за что было его убивать, — и что? Есть факт, что Улитин убит, — а ваше мнение никого, простите, интересовать не будет. Все равно их обвинят — вы же написали, что Улитин должен был им деньги? — и возьмутся за них плотно. Вы просто не представляете себе, с кем имеете дело. Это не пацаны с бритыми затылками — это такого уровня люди, что им вас убрать и даже меня легче, чем стакан воды выпить. И выход статьи вас не спасет — вас убьют, чтобы другим неповадно было про них писать. Не дай бог, конечно.
Он закурил снова, хотя только что потушил предыдущую. сигарету, — и я тоже закурила, задумываясь над тем, что он сказал. Следовало признать, что в его словах была доля истины — тот же Уральцев, с которым мы вчера так мирно расстались, наверное, мог приказать меня убить. Теоретически — мог. Но я в это не верила — он показался мне умным человеком. И мог добиться своего гораздо более простым и легким путем. Но не стал. А значит, и теоретизировать не стоило.
Мне все меньше и меньше нравилась чересчур навязчивая забота обо мне. И особенно то, что его начальство за моей спиной звонило Сереже и решало судьбу моего материала. Это расследование стоило мне усилий, я потратила кучу времени на него и собрала классную фактуру, и мне нравилось то, что я написала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152