Написавшей очередное сопливое повествование — на сей раз о притесняемой бездушными чиновниками женщине, помогающей вызволять из чеченского плена заложников, находящихся там еще со времен войны. А как выяснилось после звонка из МВД, женщина эта находится в федеральном розыске, поскольку установлено, что она получала свою долю от выплачивавшихся за заложников денег. Так что Сережа рвал и метал — а Ленку Абросимову вообще пообещал уволить, если будет еще хоть один прокол.
Наташка с нескрываемой радостью об этом повествовала — видно, в курсе была, что Сережа положил на Ленку глаз. И я бы даже не удивилась, узнав, что именно она сосватала Ленке это задание, — опытным журналистским нюхом чуя, что тут что-то не так. И пусть тот факт, что главный озлобился на Ленку, не означал, что он немедленно начнет спать с Наташкой, — Наташка все равно была жутко довольна, словно своей главной задачей видела недопущение связей между главным редактором и подчиненными.
Я вдруг подумала, вполуха слушая редакционные слухи, сплетни и происшествия, что началась уже самая настоящая весна — а до конца апреля остались какие-то считанные дни. А я как дура все хожу в пальто, в котором проходила всю зиму, — хотя давно пора менять его на плащ. И вообще обо всем забыла — и все из-за этого материала, который сейчас лежал в моей сумке в виде спрятанной в пластмассовый футлярчик дискеты. От которой я собиралась избавиться еще как только зашла к Наташке — но забыла из-за ее болтовни. Но которую в любом случае собиралась ей оставить, перед тем как уйти, — и какое-то время вести пустое растительное существование.
Наташка все говорила, а я размышляла о том, что, наверное, могу устроить себе праздник — настоящий большой праздник по поводу окончания этого мутного расследования. Купить бутылку дорогого вина, кьянти, например, и приготовить лазанью, и приобрести каких-нибудь изысканных пирожных на Новом Арбате или Тверской, и посидеть как следует под испанскую гитару. Чтобы потом, на следующее утро, начать новую жизнь — сесть на диету, сократить курение, отказаться полностью от сладкого, и зарядку делать, и…
Мысль о новой жизни не показалась мне излишне радужной — и я упрекнула себя за то, что порчу идиотскими идеями такой приятный день. И прислушалась к Наташкиному рассказу — сейчас снова вернувшемуся к моей персоне. Которой, оказывается, несколько раз интересовался главный, ужасно желавший прочитать материал про банкира, и еще какие-то люди. Которые не могли дозвониться мне по причине отсутствия меня в редакцию и потому атаковали приемную.
— Мужик какой-то три дня подряд звонил — жопа моя, Ленка, в пятницу ко мне приперлась, говорит, что третий день Ленскую спрашивают по делу срочному.
Ну я ей сказала, чтоб передала, что в понедельник к двенадцати будешь. А сама думаю — ну обалдела Юлька, с кем-то трахается там целыми днями, работу вообще задвинула, лень из койки вылезти, а ей тут мужики обзвонились. Наобещала небось отдаться — а сама с другим крутит. А те, кому не досталось, переживают. Куда тебе мужиков столько, Ленская, — сколько ж трахаться можно? Ты у нас прям труженик полового фронта…
Антонова села на любимого конька, видно, весна на нее действовала, возбуждая, заставляя удовлетворять зов плоти рассуждениями о сексуальной жизни других. Сильно преувеличенными рассуждениями — видно, неслабый был зов.
Пейджер завибрировал в тот самый момент, когда Наташка предлагала мне создать при газете сексуальное приложение и возглавить его и печатать там рассказы о своих собственных похождениях, которых будет вполне достаточно для того, чтобы забивать раз в неделю восемь, а то и шестнадцать полос. Не знаю, почему я не в сумку его положила, пейджер, а прицепила на пояс, отключив звук, — но ощущения показались мне фантастически приятными, потому что родившаяся в районе живота вибрация поползла вниз по жирненькому тельцу к тому месту, о жадности и ненасытности которого повествовала Антонова. И я сладко поежилась и вздохнула, когда он успокоился, слишком быстро успокоился, — и сняла его с пояса, поднося к глазам, чтобы Наташка не подумала, что идиотская ухмылка на моем лице означает согласие на ее бредовое предложение.
— Во, очередной прорезался — хочет узнать, свободна ли койка сегодня? — Наташка, похоже, совсем тут свихнулась от весенних лучей, и я отмахнулась от нее вяло. — Да чего ты машешь — точно ж мужик…
Я кивнула задумчиво — изучая странный текст на экране черного пластикового прямоугольника: «Через полчаса внизу, Кот». Думая, что, увидь Наташка этот текст, она от восторга завизжит — решив, что человек специально назвался котом, что он подчеркивает тем самым, зачем мне звонит и чего от меня хочет.
Но я не собиралась ей его показывать — потому что она растрепала бы об этом сообщении всей редакции и кто-нибудь посвященный мог ей сказать, что в Москве есть человек по кличке Кот, известный также как Вадим Кисин. В этом знакомстве не было ничего особенного — сейчас такие времена, что каждый знает кого-нибудь, связанного с криминальным миром, — но светить свои контакты я все равно не хотела. Ни к чему.
Наверное, именно потому, что у меня было такое хорошее расположение духа, я не задумалась над тем, что Кисин никогда так не называл себя — и что кличку его я узнала не от него. И что он вообще никогда не звонил мне на пейджер — и, кажется, даже не знал его номер. Рабочий мой он знал, домашний тоже — а про пейджер я ему, кажется, не говорила, не было у нас таких срочных дел, ради которых ему мог бы понадобиться номер моего пейджера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152