— Не в тюрьму же я вас веду. В Тернове тюрьмы нет. Вот выясню личность, адрес, составлю протокол и отпущу. Поступите работать и заплатите штраф за оленуху.
— А какая тебе польза от штрафа? Чай, весь его в государство сдашь. Ты меня лучше отпусти, поверь моему слову — да вот ни в жизнь ни одного человека не обманул! — и я приду к тебе сам и по-тихому тебе вручу… Да я, хошь, самородок тебе преподнесу, сто двадцать три грамма, у меня в верном месте припрятан! Ещё корень женьшень дам, на перваке, в бутылочке настоян. От него во как твоё здоровье поднимется…
— Ну и тип, — криво усмехнулся Белов. — Ну, нечего, шагай.
Снова тронулись.
И вдруг глаза Захара Щапова засветились.
Казалось бы, что особенного: на кусте ветка надломлена. И всё же с определённым смыслом, даже как бы настойчиво, её ошкуренный конец указывал вперёд и чуть левей. А там — ещё одна точно так же направленная неизвестной рукой ветка…
Щапов осторожно оглянулся: заметил конвоир или нет? Тот идёт задумавшись, ничего он не заметил. Однако внимания, хват этакий, не теряет.
— Идите прямо. Что это вас все влево заносит?
— Тут тропка оленья, тащить малость полегче. Замаялся я…
Белов уступил, смолчал; заинтересовался укрытой снегом тропкой, действительно, есть здесь хоженый звериный путь, видимо, водопой близко…
Через минуту — новый знак, тонкая, неестественно прямая линия, как бы прочерченная по снегу поперёк звериной тропы. А дальше — просвет, и угадывался близкий овражий склон…
В трёх шагах от странной линии Щапов скинул с плеча верёвочную петлю и, как-то нелепо подпрыгнув, чем немало удивил конвоира, дал стрекача.
— Эй, охотничек, ты у меня не балуй! — крикнул сзади Белов и, перемахнув через оставленную на тропе оленью тушу, бросился за Щаповым. Он, пожалуй, так ему, по крайней мере, показалось, был уже близок к то-му, чтобы схватить беглеца за шиворот, как вдруг его нога за что-то зацепилась.
Упасть он не успел. Конечно, никакая не линия чернела там, на снегу. То была тонкая проволока, одним концом привязанная к концу дерева, а другим тянувшаяся к огромному, словно для рук великана, насторожённому луку. Именно за проволоку и зацепил Георгий Андреевич, и жуткая конструкция сработала: прыснул в сторону костяной колышек-сторожок, удерживавший тяжёлую, с кованым наконечником стрелу, и она, стремительная, как молния, со страшной силой толкнула зоолога в плечо. Выпущенное из рук ружьё полетело в одну сторону, шапка — в другую, самого же Белова, буквально сбитого влёт, швырнуло к дереву и пригвоздило к корявому стволу. Ударившись головой, он потерял сознание.
К счастью для пострадавшего, Щапов так и не увидел всех последствий своей хитрости. Кубарем скатившись в сумрачный распадок, он ухнул в незамерзшую бочажину стекавшего по каменным террасам ручья. Выбравшись, заметался, весь с головы до ног мокрый, не зная, в какую сторону податься, и со страхом посматривая вверх, где вот-вот мог появиться этот опасный директор. В конце концов кинулся вдоль по ручью.
В это же самое время запряжённая в дровни мохнатая лошадёнка свернула с малоезженой лесной дороги на целик. Правила лошадёнкой молодая женщина: большеглазая, с длинными ресницами, пылко румяная и вся налитая — кровь с молоком. Рабочая одежда (шерстяной платок, ватник, перепоясанный ремнём) не портила этой зрелой красоты. Настораживало лишь выражение лица красавицы — озабоченное, с примесью раздражения, какое овладевает властными натурами, когда они вынуждены делать то, что им не нравится.
Не слишком утруждаясь выбором дороги, чтобы хоть немного облегчить лошади передвижение по трущобистой, с пнями и грудами сушняка местности, возница вскоре достигла того самого места, где Белов задержал браконьера. Небольшой штабелёк метровок указывал, что тут было что-то вроде вдовьей делянки.
Сдёрнув рукавичку и сунув в рот пальцы, женщина посвистела — два раза протяжно и один раз коротко. Никаких ответных звуков не последовало.
Прождав некоторое время понапрасну, женщина что-то с возмущением пробормотала, извлекла из-под охапки сена увесистый полотняный мешочек и вроде как намерилась приступить к погрузке дров, с которой, раз уж никто на её призыв не явился, ей предстояло справиться в одиночку. И только тут её внимание привлекли следы и капли крови.
Явно испугавшись, женщина дёрнула вожжи, чтобы поскорей развернуть сани, но тотчас одумалась: прикрыла холщовый мешочек сеном и, уже почти спокойно причмокнув, направила лошадь прямо по следам, напряжённо всматриваясь вперёд.
Вскоре стали попадаться сломанные ветки. Злосчастное дерево впереди. Человек, пришпиленный к нему, ворочался, постанывал, пытался освободиться.
Женщина спрыгнула с саней и, подбежав к пленнику, воскликнула:
— Какой красивенький попался!
Она решительно налегла на стрелу, затем быстро и ловко освободила жертву от полушубка и кителя, на рану наложила отыскавшуюся в кармане тряпицу. Только после этого, немного отступив, сказала с изумлением:
— А ведь у нас в Тернове таких не было и нет!
— Теперь будут. Директором я к вам.
— Так это вы, который самый-самый? Из Москвы? Интересно как! А я, стало быть, будто сердцем учуяла: навстречу выехала. Прокачу нового директора!
— Прямо-таки везёт с транспортом…
— Транспорт это что! Под самострел залезть да живёхоньким выбраться — вот где везёт так везёт. Ведь он, окаянный, изюбря насквозь прошибает.
Познакомились. Оказалось, женщину зовут Татьяной Спиридоновной, в управлении заповедника она и счетовод, и кассир, и вообще всем канцелярским делам голова. Уложили на санки вещи Белова и тушу оленухи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50