Где ей, ветренице, помнить свои обещания! Признайся, Варвара, ради кого ты бросила старых друзей: ради галантного Сержа или бравого капитана Селезнева? Или за те полчаса, на которые тебя оставили без присмотра, ты успела подцепить свеженького ухажера?
Усилием воли я подавила в себе желание доступно объяснить Прошке, кто из нас и что именно подцепил. Отстаивать свою честь буду потом, после пятницы.
- Я занималась делом, - сообщила я сухо. - Кому-то же нужно вести расследование, пока одни утирают слезы старушкам, а другие - пьяницам.
- Кстати, где вы бросили Генриха? - спросил Марк.
- Он решил дождаться, пока Гусь придет в себя, - объяснил Леша. - Нам не удалось его отговорить.
- Проклятие! Да Мищенко и до завтра не прочухается!
Воспользовавшись тем, что перестала быть центром внимания, я улизнула в спальню переодеться. Мне нужна была пауза, чтобы мои расспросы о крематории не выглядели нарочитыми.
Пока я отсутствовала, все переместились на кухню. Прошка привез от старушек две полные авоськи снеди и теперь выгружал угощение на стол. Я вошла бесшумно и, пока меня не успели опередить, небрежно попросила:
- Ну рассказывайте. Много на панихиде было народу?
Марк, чуткое ухо которого уловило в моем тоне некую искусственность, метнул в меня подозрительный взгляд, но все-таки соизволил ответить:
- Порядочно. Генрих напрасно опасался, что никто не придет. Одних мехматовцев набралось человек тридцать.
- Вот оно, людское любопытство! - прокомментировал Прошка. - Интересно, явился бы хоть кто-нибудь, умри Мефодий естественной смертью?
- Ну и как все протекало?
- Сначала все столпились в холле, потому что предыдущее прощание затянулось. Входящие пробирались вперед, чтобы выразить соболезнования родственникам. Их тоже было довольно много. Оказывается, у Мефодия было три брата и сестра. Кроме них и родителей, приехали многочисленные тетки, дядья, кузины - в общем, целый клан. Но мне показалось, что по-настоящему горевали только родители. Остальные уже забыли, как Мефодий выглядел. Он не наведывался домой лет пятнадцать.
- Мать сильно убивалась?
- Не сказал бы. Скорее, она казалась какой-то потерянной. Словно не очень понимала, что происходит.
- Вы с кем-нибудь из наших говорили?
Марк передернул плечами.
- Нет. Мы наслаждались обществом Мищенко, - сказал он ядовито. - Гусь явился через пять минут после нас, кинулся нам в объятия и начал громко причитать, какая ужасная утрата нас постигла. Все оборачивались и тянули шеи. Мы чуть не провалились от стыда. Пытались его унять, да куда там! Он все расходился и расходился. Потом открыли зал, пригласили всех туда, и вот тут-то Гусь развернулся по-настоящему. Когда один из родственников начал прощальную речь, Мищенко сперва громко всхлипывал, потом разрыдался в голос, а потом стал рваться к гробу. Мне чуть дурно не сделалось, когда я представил себе, что он сейчас упадет на гроб и забьется в пьяной истерике. Пришлось срочно его выдворить. Насилу втроем управились.
Я от души посочувствовала Марку. Он просто не выносит публичных сцен, а Мищенко сделал его чуть ли не главным действующим лицом своего спектакля. Брр! Но одно светлое пятно в этой безрадостной картине я углядела. У Марка, Генриха и Леши не было возможности глазеть по сторонам. Агнюшка, естественно, заметила их, поскольку Гусь приковал к ним общее внимание, а вот они Агнюшку - едва ли.
Тут Марк вспомнил о моей провинности:
- Мы притащили его, упиравшегося и вырывавшегося, на стоянку, где ты обещала ждать. Я мечтал только об одном: втолкнуть его в машину и увезти как можно дальше. И что же мы видим? "Запорожца" нет и в помине! Куда ты укатила, черт побери?
- Не кипятись. Сейчас все объясню. - Я протиснулась мимо Прошки (тот под нашу болтовню усердно поглощал стряпню своих старушек), залезла с ногами в любимое плетеное кресло, зажгла огонь под чайником и начала: - Приблизительно через двадцать минут после вашего ухода я вышла размять ноги и столкнулась нос к носу с особой, которую для простоты буду называть Любой. Вы скоро поймете, к чему этот псевдоним. Люба пребывала в весьма расстроенных чувствах, но, узнав меня, слегка воспрянула и попросила выслушать ее печальную повесть. Большую часть повести я опущу - она не имеет к нам никакого отношения. А имеет к нам отношение вот что.
У Любы есть любовник, с которым она встречалась на квартире Архангельского. Серж по доброте душевной сам преподнес девушке ключи, а потом по рассеянности забыл об этом и пригласил пожить Мефодия - опять же по душевной доброте. За нее и пострадал. В один прекрасный день Мефодий ввалился к нему в спальню и застиг Любу с милым в пикантном неглиже. Милый озверел и едва не вытряс из незадачливого вуайериста душу. На Любу потасовка произвела неизгладимое впечатление. Она ночами не спала, оплакивая униженного и оскорбленного Мефодия, вся вина которого состояла лишь в том, что, услышав в неурочное время подозрительную возню в спальне, он туда заглянул. И вот пару недель назад она нечаянно повстречала Мефодия на улице. Движимая состраданием, Люба подошла к нему с ласковыми речами и в числе прочего с потрохами выдала Сержа, выставившего Мефодия из дома под надуманным предлогом, а также узнала фамилию человека, у которого Мефодий нашел кров. Вот и вся история. Остается лишь добавить, что любовника Любы зовут Глеб, фамилия его Безуглов, а фамилия человека, у которого поселился Мефодий, - Великович.
Прошка присвистнул.
- Вот это номер! Браво, Варька! За тебя! - Он поднял на вилке внушительный кусок холодца и целиком запихнул его в рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82