Ломало страшно. Я проблевался и к Ленке пошел. Она меня выручала иногда.
– Во сколько пошел?
– Не знаю, часов в двенадцать, наверное.
– А что значит выручала? Наркотой, что ли?
– Да нет. Она в медицинском учится, вернее, училась, а по вечерам халтурила процедурной сестрой на дому – банки там ставила, уколы делала, не знаю, что еще.
– Понятно. Дальше.
– У нее колеса оставались, лекарства в ампулах всякие. Вот она мне их по дешевке и отдавала. А если предков дома не было, то сама и колола.
– Погоди, наркотические лекарства на строгом учете. Откуда они у нее?
– Я не знаю. Может лишнее оставалось. Да и не наркотики это вовсе, так, успокоительное.
– Откуда ты знаешь? Она сама говорила?
– Она не говорила, просто колола. Мне легче становилось.
– Она за деньги колола?
– Да, но по дешевке и в долг.
– А отдавал чем?
– Когда как. Иногда деньгами, иногда вещами.
– Ворованными?
– Да. Но там заяв нет.
– Почему?
– Я осторожно воровал. Приду в гости к кому-нибудь и стащу золотишко. Но золотишко было тоже ворованное, поэтому и заяв нет.
– Ладно, об этом после. Что дальше было?
– В общем, сегодня я к Ленке снова пошел. Она иногда утром дома бывает. Решил опять в долг. В подъезд захожу, на этаж поднимаюсь, а она перед дверью лежит. Я сначала думал, плохо ей, трясти стал, а она никакая. Ну, готова, одним словом. А у меня опять блевота подкатывает, сам сейчас, думаю, загнусь. Что делать? Я позвонил в квартиру – двери никто не открыл. Ну я и решил – Ленке все равно не помочь, а мне зачем пропадать? Гляжу – у нее на пальце «гайка» моя, ну, не моя, конечно, а за ширево ей отданная. Паленая «гайка». Я ее снял и второе колечко с пальца помыл. В кармане деньгу нашел, но немного там было. Решил к метро сходить, там «рыжье» на дозу обменять. Из подъезда вышел и прямо на ментов нарвался. Честное слово, так все и было. А зачем мне Ленку мочить? Зачем?
– Не знаю. Но ведь может и по-другому было? Пришел ты к ней, а она тебя послала подальше, вот ты в наркотическом угаре ее и придушил, а теперь обставляешься. Свидетелей-то нет.
– Не было такого! Если бы она дома была, то в халате бы вышла и в тапочках. А она в верхней одежде была и в сапогах. И сумка ее рядом валялась.
– Ну, может, ты ее в подъезде караулил. Кстати, и время смерти совпадает. Тик в тик. Так что плохи твои дела, Гена.
Воробей снова заплакал.
– Ну что же, что мне делать? Все наркота проклятая. Как чувствовал, не надо было к Ленке идти.
– Вряд ли ты что чувствовал. Ты об одном думал – где бы ширнуться. Все, кончай реветь. Если тебе больше нечего сказать, пошли в камеру. Между прочим, мне из-за тебя тоже по голове надают. Я ведь тебя в первый твой влет отмазал, думал, за ум возьмешься, а ты за «Мокрухи» взялся.
– Да не убивал я! О, Господи! Что же мне делать?
– Ты сам-то себе веришь? Что, святой дух спустился и у тебя под носом девицу задушил? – не выдержав, гаркнул Кивинов. – Будь хоть здесь мужиком! Я с тобой без протоколов беседую! Самому легче станет!
Воробей вдруг перестал рыдать, а потом серьезно произнес, глядя в глаза Кивинову:
– Нет, не святой дух. Вспомнил. Я ведь в подъезде с мужиком столкнулся. Он бегом вниз бежал, я еще удивился, ведь лифт в доме есть.
– А, вот и мужик появился! Думаю, через час ты про какой-нибудь топор или пистолет у него в руке вспомнишь. Кончай версии строить. Даже если и бежал там мужик, это ие значит, что он Ленку убил.
– Вы не верите?
– Не знаю.
– Конечно, вам проще все на меня повесить. Явку с повинной пиши. А действительно помочь никто не хочет.
– Ладно, черт с тобой. Что там за мужик был?
– Я плохо запомнил, мне не до него было. Ростом с меня, то есть метр семьдесят где-то. Лет двадцать пять – тридцать, крепкий. Одет, кажется, в черную куртку. Лица не видел, в подъезде темно.
– Так и куртка, может, не черная?
– Черная. Он когда со второго этажа сбегал, я увидел. Там окно.
– Это все?
– Да, все. Больше ничего не запомнил.
– Маловато. Вернее, совсем ничего.
– Мать твою, что же мне делать? А, погодите. Он когда меня толкнул, я его мудаком обозвал. Другой бы среагировал, а этот даже не обернулся. А когда он дверь открывал, я у него на спине крест вышитый увидел. Кажется, эмблема клуба хоккейного, я раньше такие видал.
– А поточнее?
– Не знаю я. Крест кривой и надпись в нем.
– Понятно. Я не очень в хоккее волоку, но, кажется, это «Лос-Анджелес Кингс». У них такая эмблема.
– Наверно.
– Вообще-то это тоже примета не фонтан. Таких курток сейчас много. Так что ничего хорошего я обещать тебе не моту.
Зазвонил местный телефон.
– Андрюха, давай Воробьева назад. Машина пришла, отправляем.

ГЛАВА 2

Окна кафе выходили на Садовую. Но не фешенебельную ее часть, расположенную в центре, а на ту, что пролегала ближе к окраинам, недалеко от площади Репина.
Из-за близкого расположения к проезжей части окна постоянно подвергались обстрелу брызг и льдинок, вылетавших из-под колес машин. Расстояния в тротуар явно не хватало чтобы уберечь стекла, так что два раза в день кто-нибудь из персонала вынужден был их мыть. Кафе было небольшое полугосударственное, но ближе к частному, со всей полагающейся таким заведениям атрибутикой: парой цветных фонарей, негромкой музыкой, табачным дымом и продажей спирт-ного в разлив. Мелкоаморальная публика его не жаловала по причине высоких цен на алкоголь, поэтому посетителей там было немного.
Она сидела за дальним столиком, грела пальцы о чашку с кофе и смотрела в забрызганное окно.
1 2 3 4 5 6