.. Он полулежал на полу, без сознания, тело опиралось на кресло... Она закричала...
– Понимаю...
– Мы вызвали «скорую», и клиента увезли в больницу.
– Давайте поговорим о... находке, сделанной в его чемодане.
Эрих фон Строхейм краснеет, что, принимая во внимание полное отсутствие ботвы на его голове, становится довольно масштабным явлением.
– Произошел очень неприятный инцидент, – говорит он. – Мы освободили его номер и хотели отправить багаж в больницу на случай, если бы ему понадобилось сменное белье.
– И дальше?
– Один из двух чемоданов стягивается ремнем, заканчивающимся замком. Этот ремень был продет через ручку открытого чемодана, таким образом оба были соединены. Согласитесь, что это не очень удобно для перевозки.
– Конечно.
– Тогда я себе позволил...
– Взломать замок?
– Нет, не взломать... У меня есть связки из забытых клиентами ключей от чемоданов. Один подошел. Когда мы подняли ремень, чемодан раскрылся и мы увидели на стопке белья... ту штуку... Сначала мы не. сообразили, что это такое, а потом поняли и позвонили в полицию...
Я киваю.
– Ясно. Вы говорите «мы». Кто еще был с вами?
– Грум, дежурный по этажу и горничная...
– Ладно, спасибо.
Глава 5
Я мчусь в полицию, где нахожу моего сопровождающего. Он выкладывает на стол чемоданы и шмотки покойничка. На одежде нет никаких бирок... Что касается чемоданов, если не считать бомбы (обезвреженной местными саперами), в них нет ничего подозрительного: нательное белье без меток, предметы туалета...
Все это говорит мне только об одном: Клюни предвидел возможность ареста и потому снял с одежды все, что позволяло установить его личность.
Но если он так старался очертить вокруг себя кольцо тайны, почему дал мне начало фамилии своей знакомой? Разве может человек, спарывающий метки с рубашек, дать полиции фамилию женщины, которую знает?
Это кажется мне нелогичным, а я, несмотря на свою поэтичную натуру, обожаю логику.
Мне не терпится попасть в Канн, чтобы попытаться найти живущую в квартире женщину, чья фамилия начинается на «Бла». Это будет непросто, но мне удавались и более лихие подвиги.
Страсбурский полицейский уверяет меня, что фотографии мертвеца печатают и я получу их через четверть часа.
– А пока, – говорю, – я бы хотел позвонить в Париж.
Я устраиваюсь в маленьком кабинете, полном пожелтевших бумаг и дохлых мух, в этаком монументе бюрократии во всем ее ужасе и пыли! Закуриваю сигарету и требую без всякой очереди соединить меня с Парижем. Трубку снимает сам Старик.
– Это Сан-Антонио, – говорю я.
– А! Я с нетерпением ждал от вас известий... Ну что? Даю ему сжатый отчет о поездке.
– Совершенно точно, – говорю я в заключение, – что дело настолько таинственное, насколько можно себе представить: тип отдает концы в городе, где его никто не знает, оставив в багаже супербомбу. Он как с неба упал... Но, честно говоря, я не думаю, что этот интересный случай связан с делом пропавшего русского атташе.
Босс молчит.
– Алло! – кричу я, боясь, что нас разъединили.
– Алло, – отвечает он.
Новая пауза, потом он спрашивает:
– Что собираетесь делать?
– Ехать в Канн! Поезд скоро...
– Езжайте, – соглашается он. – Приехав туда, позвоните в центральное управление полиции. Если в промежутке я узнаю что-то новое, то оставлю для вас сообщение.
– Дежурство в морге что-нибудь дало?
– Ничего... пока.
Я ему благодарен за это «пока».
– Босс, может быть, вы поделитесь со мной своими мыслями, а то я теперь не могу гоняться за двумя зайцами.
– Возможно, Сан-Антонио, вы гонитесь за одним зайцем,
– Это вам сообщил ваш нос, патрон?
– Допустим, – отвечает он. – Во всяком случае, я могу вам сказать одну вещь.
– Какую?
– По фотографии бомбы, присланной сюда фототелеграфом по моей просьбе, наши эксперты определили, что она русского производства!
Поскольку я обалдело молчу, не зная, что сказать, он добавляет:
– Счастливого пути.
Щелчок.
Замечаю, что моя сигарета погасла, снова прикуриваю ее, кладу на заляпанный чернилами стол ноги и с наслаждением затягиваюсь.
С одной стороны, я ищу пропавшего русского дипломата, с другой – нахожу свалившуюся с неба русскую бомбу... Надо признать, нюх у Старика действительно неплохой?
Я перебираю в памяти мою коллекцию трупов: Одеревенелый (ему я разнес морду пулей уже мертвому); малышку Фриду разорвало на куски из-за ее благосклонности ко мне; Рашель выпала из окна... с моей помощью; лже-Клюни помер, когда я его допрашивал.
Трупы, и опять трупы! И все в большей или меньшей степени на счету некоего Сан-Антонио.
Это в конце концов надоедает. И зачем?
А я знаю? Ведь не ради конверта, что правительство дает мне в конце каждого месяца.
Может, ради куска трехцветной тряпки, болтающейся над госучреждениями? Но я не ура-патриот.
В жизни есть страховые агенты, виноторговцы, рабочие заводов «Рено», полотеры... А есть те, кто может жить только на грани. Необязательно на грани закона, главное – на грани жизни и смерти.
Я из их числа.
Это как цвет кожи: если родился негром, то негром и останешься, нравится тебе это или нет.
Это не выбирают...
– Вот фотографии, господин комиссар, – говорит вошедший полицейский.
Я шумно вздыхаю и гашу сигарету о каблук.
Глава 6
Старшего комиссара каннской полиции я знаю потому, что мы уже встречались во время одного расследования, что я вел на юге.
Это коренастый брюнет с падающими на широкий лоб вьющимися волосами, смутно напоминающий быка.
У него быстрые глаза и сильный южный акцент.
– Зачем приехали? – спрашивает он.
– Играть в угадайку, – отвечаю.
– А! Могу я вам помочь, коллега?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36