Я закричал:— Тогда почему, Мина?— Из-за него, Поль…Я не понимал. Ее глаза, наконец, перестали смотреть в одну точку.— Ни в каком другом месте я не буду так близко к нему, как у тебя и с тобой, понимаешь? Ты… Как бы тебе объяснить? Отныне ты его символизируешь. Наверное, это кажется тебе бессмысленным, но я так чувствую. Мне бы очень хотелось быть рядом с тем, кто его любил. Но никто никогда его не любил. И поэтому я предпочитаю поддерживать его культ рядом с тем, кто его ненавидел, так как больше всего на свете боюсь равнодушных!Что вам сказать? Я испугался. Испугался мертвого. Я понял, что вместо того, чтобы устранить Доминика, подарил ему вечную жизнь. Я не правильно рассчитал, заставив его умереть, так как у живого есть недостатки, живой может надоесть, да что говорить — он надоедает, а мертвого со временем увенчивают бессмертием.Этот кретин Доминик превращался для нее в легендарную личность. Он стоял рядом со мной, упрямый и ликующий, собираясь отнять у меня счастье, которое было так близко. Ярость охватила меня, и я повел себя жестоко, неприлично, отвратительно.— Подумать только! Культ Доминика! — взорвался я. — Ты что, не видела своего ангелочка в морге, в корыте, с раздавленной башкой?! А я-то думал, что самым ценным качеством, самым большим его талантом была красота! Как же он теперь красив, дорогой! Подумай о нем таком, каков он есть, Мина, а не о таком, каким его рисует твое воображение школьницы. Вспомни его там, в морге, и ты поймешь, что самая задрипанная собачонка лучше, потому что она живая!Мне было стыдно за свои слова, но я должен был выговориться, ведь чтобы рана зажила, из нее должен выйти гной.— Представь себе его светлые волосы, прилипшие к его лопнувшему черепу, как у зарезанного кролика! Вспомни это прекрасное лицо фата, изувеченное и обезображенное смертью! Вспомни его ледяную кожу! Кожу, которой ты не могла налюбоваться! Да-да, подумай обо всем. Мина. Я помогу тебе поддерживать культ этого жалкого дилетанта-убийцы, обещаю тебе. Клянусь, мы будем говорить о нем. Ты найдешь во мне самого благодарного слушателя.Обессилев, я замолчал, с трудом переводя дыхание. Мина улыбалась, разглядывая меня.— О, Поль, — сказала она. — Какой ты великолепный мерзавец! Уверена, что с тобой я его не забуду. Глава 20 Мы вернулись в Роншье.Светило солнце, когда мы открывали белую деревянную дверь, мягкое осеннее солнце, освещавшее красные листья дикого винограда. Я опасался, что у Мины будет нервный криз, когда она войдет в дом, но она сохраняла спокойствие. Только на минуту остановилась перед пятном охры на веранде.— Он ставил здесь свой мольберт, — сказал я, — и рисовал картинки, которые должны были служить образчиками его великого таланта!Она пожала плечами.— Если бы у него был талант, то он был бы сильным, Поль… Мина не решалась наступить на это место.— Если хочешь, я прикажу накрыть столь дорогое твоему сердцу пятно стеклом, чтобы увековечить его.Она улыбнулась.— Не стоит. Даже если оно исчезнет, я буду помнить о нем.После той сцены в гостинице у нас постоянно были подобные стычки. Мы изводили друг друга колкостями, словно два дикаря, не способных совладать со своими инстинктами. Я начинал привыкать к этому. В минуты ярости Мина была безобразной. Выражение ее лица становилось невероятно жестоким, и я начинал замечать первые признаки ненависти в своей любви.Мы провели два дня, терзая друг друга. Мина хотела спать в комнате Доминика и закрывала дверь на ключ. У нас больше не было близости, да я к этому и не стремился. Она была настолько поглощена мыслями о мертвом, что я не смог бы ею овладеть.Днем все давало нам повод для ссоры: место Доминика за столом, галстук, который он забыл, книга, которую он бросил… Наша ярость вспыхивала с такой же быстротой, с какой воспламеняется охапка хвороста, облитая бензином.За всем этим я совершенно забыл о Бланшене. Поэтому открытка из Марселя с видом на Нотр-Дам-де-ла-Гард застала меня врасплох. Это был молчаливый ответ на мою открытку, которую я послал ему, чтобы заставить действовать. На ней был только мой адрес.Открытку нашла в почтовом ящике Мина. Она принесла ее мне, когда я заканчивал завтракать.— Ты знаешь, что это значит?Я посмотрел на статую, венчавшую собор.— Да.— Кто это прислал?— Один приятель.— Почему он ничего не написал?— Потому что нет ничего красноречивей кусочка чистой бумаги.— Тебя это забавляет?— Что?— Игра в загадки.— Я не играю в загадки, Мина. Повторяю, речь идет об одном приятеле. Таким образом он сообщает, что помнит обо мне.— Ты ему должен деньги?— Нет, гораздо больше.Она не настаивала. Я спустился в подвал, чтобы взять письмо Жермены Бланшен. Немного отсыревшее, оно все еще лежало на полке возле флакона с ядом. Я перечитал его. Подумать только, что это письмо убило двух человек! Я вложил листок в конверт и надписал адрес Бланшена. Затем положил его в карман домашней куртки, решив отправить его как можно скорее. Теперь я ощущал себя должником Бланшена. Хоть его поступок и не принес никакой пользы, все же сделка была сделкой.Мина была в ванной. Когда она вышла, ее шикарные волосы были замотаны полотенцем. Я вошел после нее, разделся и встал под холодный душ, чтобы успокоить нервы. Через секунду Мина вернулась.— Тебе что-то надо? — крикнул я из-за занавески.— Чулки…Она вышла.Я еще долго стоял под колючей струей. Я очень устал от жизни и чувствовал себя бесконечно одиноким, ненавидя сам себя, понимая, что наша совместная жизнь не принесет ничего хорошего. Я подумывал расстаться с Миной и возвратиться в Африку. В Бакуме был мотель, принадлежавший одному французу, такому же толстому и болезненному, как Бланшен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33