— Браво, прекрасно работаете! — сказал я. Она хотела заговорить, но все еще не могла отдышаться.— Вы делаете это каждое утро? Она кивнула головой:— Да, ничего другого не остается, чтобы поддерживать себя в форме.Я бросил сигарету. И все никак не мог насмотреться на мою хозяйку. Длинные ноги, тонкая талия, упругая грудь — у меня холодок пробегал по спине.— А вы и встаете так рано каждое утро, чтобы позаниматься?— Да… Из-за сестры. Не хочу, чтобы она это видела. Дурак, я спросил, почему.— О, да, конечно! — сразу же поправился я, поняв, как могло это зрелище расстроить калеку.Ей нужно было идти переодеваться, а мне так не хотелось расставаться — я не мог оторвать от нее глаз!— Скажите, Элен, я могу задать вам один нескромный вопрос?— Давайте…— Сколько вам лет?Она вытерла рукою пот со лба:— Тридцать два…— Мой вопрос не обидел вас?— Совсем нет.— Тогда позвольте задать вам второй? Она улыбнулась:— Почему бы и нет!— В общем-то, Элен, в тридцать два года незамужняя девица — простите, старая дева… Не вы, конечно! Но куда это все ведет?Я тотчас понял, что зашел слишком далеко. Она побледнела. Даже взгляд как-то нехорошо засветился.— Я веду здоровый, размеренный образ жизни, — сказала она. — Делаю разные упражнения, вы сами видите…Тут я увидел, что она совсем растерялась, и мне захотелось обнять ее.— Простите меня… Совсем идиот… Вы более чем красивы, Элен, вы прекрасны! А она рассердилась:— Терпеть не могу, когда мне делают комплименты. Не в моем они вкусе.И она убежала, а я, пристыженный, остался стоять на месте. Тут я услышал взрыв смеха и увидел в окне на втором этаже лицо Евы. Она была свидетелем всей этой сцены. Я помахал ей рукой. Вместо того, чтобы ответить, она отошла от окна. * * * В глубине холла был пристроен своеобразный лифт для поднятия коляски Евы на второй этаж. Впрочем, устройство это было больше похоже на грузоподъемник: вместо двери в нем был ремень безопасности, как в старых трамваях.В тот момент, когда я проходил в холл, Ева приземлялась. Жалея ее всей душой, я все же не мог восхититься легкостью и элегантностью ее движений. Она маневрировала коляской так же свободно и непринужденно, как мы ходим. Чувствовалось, что эта коляска стала ее прямым продолжением.В это утро на ней была шотландская сорочка, расстегнутая настолько, что был виден белый лифчик. Это взволновало меня, как взволновало вчера созерцание ее безупречных форм.Я приблизился к ней, стараясь улыбаться:— Хорошо выспались, Ева? Она усмехнулась:— Вы шутите, я полагаю? Вот уже несколько лет я сплю плохо.— В вашем возрасте!— Мой возраст тут ни при чем, вы все должны понимать…— Вы ночью сочиняете?— Да.— Так вот почему ваши поэмы такие.., черные? Нет ничего хуже горизонтальных идей.Она рассматривала меня в упор. Сейчас она была еще светлее, чем вчера.— Я хотела бы, чтобы у меня были.., вертикальные идеи, Виктор. К сожалению, это невозможно. Что мог сказать я ей в утешение?— Вы не спрашиваете у меня о моем возрасте, — почти прошептала она. Я покраснел.— Ваш возраст виден по вашему личику: двадцать.— Угадали. А вам сколько?— Столько же — двадцать восемь.Она рассматривала меня с восхитительным бесстыдством, дошла до того, что объехала вокруг меня на своей коляске.— А вы красивы, — сказала она мне наконец, пародируя мое недавнее обращение к Элен:— Вы почти красивы.— Вы что, — разозлился я, — предложили мне остаться здесь, чтобы смеяться над моей внешностью?— Ну что вы! Скорее, чтобы рассматривать вас. А то я уже начала спрашивать у себя, существуют ли на свете мужчины.Появилась Амелия. Она терпеть меня не могла, и ее глазки-пуговки выдавали ее отношение ко мне.— Завтрак подан.Я шел рядом с коляской Евы до гостиной. Элен уже ждала нас там. Теперь на ней были крестьянская юбка и белая блузка. Она прямо на глазах молодела.Выпив чашку крепкого кофе, я отодвинул свой стул от стола.— Теперь уже решено твердо: я вас покидаю. Сестры одновременно напряглись, с одним и тем же выражением ошеломленности на лице.— Вот, опять начинается, — вздохнула Ева. Я встал и начал нервно ходить по комнате.— Нет смысла подчеркивать нелепость моего пребывания здесь, — продолжил я. — У меня характер не помойного кота, и я никогда не позволю, чтобы надо мной зубоскалили женщины.— Вы употребляете слова, которые портят все, — прошептала Элен.— Я употребляю те слова, которые подходят к данной ситуации — вот и все! Боже, ну подумайте хоть немного! Вот я у вас, ем за вашим столом, сплю на вашей кровати, не имея ни гроша в кармане и ни малейшей идеи в голове, как мне хоть бы этот самый грош раздобыть… Вы считаете, это нормально?Ева рассматривала меня, как рассматривают странную картину, разве что не приложила руку к глазам.— Люблю, когда он сердится, — вздохнула она. — Он просто прекрасен, ты не находишь?— Да замолчи ты! — закричала Элен. Никогда еще я не видел ее такой возбужденной. Щеки ее стали совсем красные.— Послушайте, Виктор, я сожалею, что вы не поняли, с кем имеете дело. Несмотря на все наши деньги, мы — всего лишь две бедные девушки. Мы ведь в этом доме как узницы…— А чья в этом вина? — возразил я. — Кто запирает вас здесь?— Все, кроме нас… Если бы вы знали… Есть определенные обстоятельства… Наш папа был затворник. У него было, я должна признать, не так уж мало горестей… Мама, рожая меня, умерла,.. Он оплакивал ее десять лет, прежде чем снова женился… Его вторая жена почти годилась ему в дочери. Она оставалась с ним, пока не родила Еву.., а потом убежала с одним мужчиной. Вот тогда он и обосновался здесь вместе с нами… Он был похож на больного зверя. И вырыл эту огромную яму между нами и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28