- И вот что, Лу, для кого-нибудь другого это было бы просто мелочью - какая-то разбитая ваза! Но для меня могло стать поводом к убийству. Если бы в тот момент у меня в руке оказался нож, я с радостью пырнула бы Ральфа.
Брэйд попытался говорить спокойно:
- Ну, что ты, Дорис! Тебе так только кажется. Ты могла заплакать, закричать на Ральфа, ударить его. Но, насколько я помню, ты сохранила полное самообладание, оставаясь безупречной хозяйкой. Ты мило распрощалась со всеми, когда пришло время, и только потом...
- С ним я не попрощалась.
- Тем не менее ты сохранила самообладание. И если ты смогла удержаться от крика, то тем более удержалась бы от убийства.
- Нет, крик здесь не помог бы. Я хотела не этого. Я скажу тебе, как отношусь к нему. Я обрадовалась, когда услышала о его смерти! Я выражала сожаление и беспокойство только потому, что его смерть затрагивала нас, - вот и все. С того дня прошел уже почти год, а я все еще не простила его и считаю его смерть заслуженной. Любой человек, который может сделать то, что сделал в тот вечер Ральф, наверняка многим отравил жизнь своей злобой.
- Хорошо, Дорис, - прервал Брэйд, пытаясь остановить ее. - Ты ничего этим не доказываешь.
- Не доказываю? Лу, я стараюсь доказать тебе, что ты ничего не знаешь о мотивах. Ты не знаешь, что может одного заставить совершить убийство, а другого - нет. Откуда тебе это знать? Это не твоя профессия. Ты будешь хохотать до упаду, если детектив, каким бы умным он ни был, придет к тебе в лабораторию и попытается давать советы, как проводить исследования. Так почему же ты считаешь, что можешь быть детективом? У тебя нет ни опыта, ни необходимых знаний, и ты только наживешь себе неприятностей. Поэтому прекрати это, прекрати!
Брэйд молчал.
- Пусть это так и останется несчастным случаем, Лу, а если кто-нибудь и убил его, так ты не бог, не твое дело карать...
Брэйд отвернулся и пробормотал:
- Мне надо позвонить Кэпу.
Брэйд провел два утомительных и скверных часа над рукописью Энсона. Главы были посвящены первым годам деятельности Берцелиуса, шведского ученого, который был в свое время абсолютным диктатором в химии. Он внес весьма существенный вклад в полдюжину отраслей этой науки, открыл несколько элементов, ввел термин "катализ", разработал химические символы, которыми пользуются и по сей день, и многое другое.
Он был героем Энсона больше, чем какой-нибудь другой химик, и Брэйд, читая рукопись, задавал себе вопрос, до какой степени Энсон бессознательно отождествлял себя с Берцелиусом. Конечно, в первой половине двадцатого столетия никто не мог бы пользоваться таким влиянием, как Берцелиус в девятнадцатом. Наука стала слишком многогранной.
И тем не менее... Берцелиус перед смертью стал свидетелем заката своей славы. Да, он разработал в органической химии теорию радикалов и придерживался ее со страстью и убежденностью. И все же она существовала только благодаря поддержке ее Берцелиусом. Когда Берцелиус был уже в преклонном возрасте, в органической химии неуклонно завоевывали позиции более правильные структурные обозначения, безоговорочно принятые после его смерти.
Ставил ли себя Энсон на его место и в этом отношении? Считал ли он себя последним великим химиком-кустарем, сдерживающим натиск квантовой механики?
Брэйд наконец отложил рукопись, чувствуя себя подавленным и выдохшимся.
Брэйд проснулся в семь, перед тем, как зазвонил будильник. Он помнил, что просыпался ночью, но никак не мог восстановить ход своих мыслей. Кажется, они были как-то связаны с вазой.
Вазу он видел и во сне. Она стояла на тумбочке, такая же, как прежде, но вся - в тонких трещинках, следах склейки. А Дорис кричала ему, чтобы он не прикасался к вазе, так как клей еще не засох. Линии склейки были красными, как кровь.
Только под утренним душем Брэйд наконец избавился от этой вазы.
Кэп Энсон, как они и договорились по телефону накануне вечером, прибыл в тот момент, когда часы били девять. Брэйд открыл ему дверь и провел прямо в свою рабочую комнату.
Энсон поставил трость, осторожно опустился в одно из двух кресел и спросил:
- Как вы поладили со стариком Берцелиусом, Брэйд?
Брэйд заставил себя улыбнуться.
- Самоуверенный субъект.
- Он имел право быть таким. Ему был пожалован титул барона, вы знаете?
- О, неужели?
- Я пишу об этом подробно в одной из последующих глав. Произошло это в день его свадьбы. Он женился очень поздно, на девушке, которая была на тридцать лет моложе его. Король Швеции пожаловал ему титул барона в качестве свадебного подарка. Не вижу причины, почему бы история органической химии не была также и историей химиков-органиков.
Брэйд не знал, как ему лучше ответить. Сам Энсон в жизни, несомненно, отделял химию от химиков. Он никогда не позволял своей личной жизни вторгаться в работу. Было известно, что когда-то у него была жена, которая умерла, а теперь Энсон жил один и о нем заботилась экономка. Было также известно, что у него есть замужняя дочь, которая живет со своими детьми где-то на Среднем Западе. Энсон никогда не упоминал ни о ком из них: не из-за какого-то отчуждения, а лишь потому, что они не имели -ничего общего с химией.
- В тех случаях, когда личная жизнь связана с общим развитием органической химии, ее следует освещать. Например, присвоение титула барона представляет собой оценку деятельности Берцелиуса со стороны современного ему общества. Органическая химия становилась чрезвычайно важной для повседневной жизни, и это оправдывало пожалование дворянства химику-органику.
Энсон медленно кивнул.
- Хорошее замечание. Благодарю вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40