— не сдержалась Ника.
— Почему? — удивился он. — Я же сказал: банальная история.
— Ну уж нет! Изменить лучшему в мире мужчине — это не банальная история!
Для меня такое просто невозможно!
Он рассмеялся, прикоснувшись губами к её затылку.
Нет, она не верила в своё счастье. Даже когда она лежала, положив ему голову на грудь, а он говорил ей о своей любви, об их будущей жизни, Ника знала: этому не бывать. Но все же слушала, сладко мечтала вместе с ним. Лишь иногда пробовала слабо возразить:
— Ну кем я там буду?! Тут я заслуженная артистка. А там? Пустое место? А я, между прочим, звезда.
— Конечно, — соглашался он. — Ты и там будешь моей звездой.
— Не слишком ли много звёзд в одном помещении? А потом?
— Что — потом? — переспрашивал он.
Но она пугалась и не продолжала этот разговор. Миллионы женщин каждый день сходятся с миллионами мужчин и слышат от них слова о вечной любви. Но только что от этого остаётся уже через несколько лет?
Ника прыгала от радости, когда услышала по радио, что тот самый просвещённый шейх решил создать на своей земле музей европейских искусств и закупил на десять миллионов картины и скульптуры Антона.
— Подожди, девочка, подожди, — остановил её Антон, — откуда ты это взяла?
— Из кухни! Только что сказали на кухне! — ликовала она.
— Десять миллионов чего? Долларов или рублей? Если рублей — в это ещё можно поверить. А долларов — маловероятно.
Антон принялся тут же звонить в Шампань. К телефону никто не подошёл.
Тогда он позвонил в Париж своему адвокату, получил подтверждение и, положив трубку, сказал неожиданно серьёзно, почти трагическим голосом:
— Все правда. В долларах.
Она слабо представляла, что за работы он хранил в Шампани, и спросила:
— Это мало или много?
— Как тебе сказать? Я-то все равно считаю, что мало, однако столько мне бы никто сегодня не дал. Но главное — работы уйдут, и у меня их больше никогда не будет.
Уже были взяты билеты. Но Ника не решалась идти к директору с разговором об отъезде. К тому же Аркадий, узнав о крушении их номера, мог бы силой её куда-нибудь запереть. Он ведь постоянно уговаривал её вернуться.
— Слышь! — убеждал он. — Ну дурак я был! Но раньше-то что, тебе со мной плохо было? Хочешь, на колени встану? Или Клавке при всех в морду плюну? Куда уходишь-то, хоть скажи?
НОНХЕППИ-ЭНД
Прекрасный марсианин решил увезти на далёкую планету земную карлицу. Он пел ей песни о своей любви, и она в них поверила. Но хеппи-энда не произошло. В тот день все как-то не задалось с самого утра.
Утром Антон собрал всех двенадцать парней и привёз своего учителя — старика-художника. В середину он встал сам.
Парни стояли в плавках и ухмылялись. Святые апостолы смотрели с их тел на мир огромными печальными глазами, словно понимали, сколько горя и боли придётся вынести каждому из них вместе с отданным им в науку человечеством, пока это самое человечество учится жить по заповедям, которые принёс им Учитель. Пока парни делали лица подобающими моменту, серьёзными, Ника вручила старику снимок всей этой композиции, который она сделала накануне. Она понимала, что участвует в историческом моменте — ведь это был первый показ. Художник взял его и равнодушно, не поблагодарив, сунул в карман белого старомодного пиджака. Лицо его становилось все более хмурым.
— Отпусти ребят, — сказал он наконец и перекрестился.
— Но я обещал вместе с ними отметить завершение работы. Им завтра в Манеже предстоит собраться на публичный перформанс.
— Отпусти ребят, — повторил старый художник.
— Парни, вы свободны. Завтра после перформанса я с вами расплачусь.
Шолохов явно понял, что ничего хорошего от учителя не услышит. Ника тоже хотела выйти, чтобы не стать свидетельницей неприятной сцены, но Антон удержал её, взяв за руку.
— Что, очень плохо? — спросил он старика поникшим голосом.
— Если бы! — В словах учителя Ника почувствовала горечь. — В том-то и ужас, ты — человек талантливый и сделать плохо не можешь.
— Что тогда вас задело? Тема, манера? Новые материалы?
— Ты сам-то понимаешь, что сотворил?
— Полагаю, что да.
— Ничего ты не понимаешь! — Старый художник произнёс это с неожиданной страстью. — У нас, конечно, на дворе другая цивилизация. И эта твоя «тату» как раз её знак. Ты гениально отразил дух сатанинской цивилизации. Я повторяю — гениально!
— Вам не понравилось, что я это сделал на коже?
— На живой коже. На живой человеческой коже. «Не понравилось» сюда не подходит. Меня это испугало. Честное слово, перекреститься хочется. — И он снова, во второй раз, перекрестился.
— Почему это плохо? — допытывался Антон. — Непривычно, согласен…
Помните, когда иконоборцы…
— Да при чем тут иконоборцы! Ты использовал тела этих парней как… как мёртвый материал, как глину, доску или холст — вот что плохо! Господь дал каждому человечьему телу частицу своего духа, а ты этот дух из тела изгнал.
Чтобы написать на нем икону. Это тот самый случай, когда дьявол цитирует Библию. Все, я пошёл. Ни на какие перформансы я не приду. Прощай.
Старик ушёл, и они долго сидели молча.
— Врезал он мне, — рассмеялся наконец Антон. — Отменю-ка я завтрашнее действо.
— А может, не стоит? — испуганно спросила Ника. — Уже все газеты об этом написали. Он тоже мог ошибиться.
— Нет, девочка. У этого старика такое отличие: он не ошибается никогда.
Ладно, сколько у тебя ещё фотографий? .
— Я же заказала пять. Осталось четыре.
— Дай мне одну, остальные спрячь. Плёнку тоже спрячь. Какое-то у меня после его слов появилось скверное предчувствие. Я пойду, вернусь к вечеру, посидим подумаем, что делать дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125