— Хочешь меня с этим мамонтом спарить?— Я… Да ты что… Да как ты могла такое…— Или Ксюшу с тем червяком? А может сама надумала Геркулесову рога наставить…— Я просто хочу кефиру, — рявкнула я.Сонька замигала. Ей, видимо, не пришло это в голову.— Ты что кефир любишь?— Люблю, — не сильно погрешила я против истины.— Ну ты даешь! Я, конечно, знаю, что ты обжора, но чтоб эту гадость…Обзывая меня обжорой, Сонька нисколько не преувеличила. Я действительно очень люблю поесть. Особенно, что вредно для здоровья и фигуры. Но ни на том, ни на другом мое пристрастие к жирному-соленому не отражается. По этому я ем с завидным аппетитом все, что люблю: шоколад, пирожные, копченую рыбу, жареную свинину, сало. И пью сильно вредные для талии напитки — пиво и портвейн. Но есть только два правила, которые я неукоснительно соблюдаю. Первое — не есть после 6 вечера. Второе — хотя бы 2 раза в неделю подрыгаться под музыку и покачать пресс. Может, именно из-за этой пары «догм» я и не полнею.— Пошли что ли? — спросила Ксюша, накидывая на плечи дубленку.— Пошли, — с тяжким вздохом промямлила Сонька.Мы вышли. Девчонки резво дунули по коридору, а у меня развязался шнурок, поэтому мне пришлось притормозить и наклониться. Кряхтя, я начала шнуровать ботинок. Лоб мой при этом упирался в дверь комнаты, располагающейся напротив нашей, видимо, Антошкиной.— Идешь что ли? — обернувшись, крикнула Сонька.— Идите, догоню, — пропыхтела я, мне никак не удавалось справиться с узлом.Подруги скрылись. Их шаги затихли. Ничто больше не нарушало тишины коридора. И вот в этой тишине я услышала:— Я тебя убью!Я вздрогнула и подняла глаза.Никого.Фу! Значит, убьют не меня. Уже хорошо. А то после осенних событий, когда я чуть не погибла от рук сумасшедшего гения, мне постоянно мерещатся душегубы, меня преследующие. Этот, видимо, преследовал кого-то другого.Тут возглас повторился.— Убью!Я вновь вздрогнула. Нет, это слишком. Почему неизвестный выкрикивает угрозы именно в тот момент, когда Я зашнуриваю ботинки. Подождать что ли не может?Я перевела дух и припала ухом к двери. Как ни хотелось мне слинять, чтобы хоть на сей раз не впутаться в сомнительное расследование — гражданская моя совесть не позволила, гаркнула на ухо: сиди, внимай, вдруг от твоего любопытства будет зависеть чья-то жизнь. Мне ничего не осталось, как превратиться в слух. Но… За дверью восторжествовала гробовая, нет, могильная тишина. Неужто уже укокошили?— Не смеши! — как гром среди ясного неба прозвучало из-за двери.Я испуганно взвилась и брякнулась от неожиданности на задницу. А между тем в комнате продолжал звучать веселый баритон:— Убьет видите ли… Надо же придумать такое… — Дальше последовало шуршание и чей-то тихий возглас. Потом вновь вступил баритон. — Не обижайся, ладно? На друзей ведь не обижаются. А мы-то с тобой друзья… — И что-то в том же духе и той же тональности.Я радостно хрюкнула. Слава тебе господи! — возопила я мысленно. — Даже если ты не существуешь, ты молодец! Я поднялась с пола, отряхнулась и заспешила в фойе. Мое присутствие тут, спасибо господи еще раз, не требуется. Обычная ссора двух приятелей, между мной и моими драгоценными подружками такие приключаются раз по восемь за неделю. А уж сколько раз я грозилась убить Соньку и не сосчитаешь.Короче говоря, не прошло и минуты, как я в припрыжку неслась по аллейке к ярко освещенной столовой. Тогда я еще не знала, что обрывок подслушанного мной разговора мог бы стать ключом к разгадке тайны. И не догадывалась о том, что не пройдет и суток, как я горячо пожалею о том, что не задержалась тогда, чтобы понять, кто же именно ссорился в инструкторской комнате. * * * ЧЕЛОВЕК сидел в углу и плакал. Тихо, скупо, по-мужски. От обиды и жалости к себе. Ему было обидно, потому, что никто не принимает его всерьез. А жаль, потому что очень скоро он из просто ЧЕЛОВЕКА превратиться в убийцу…В преступника…В грешника.Но ведь могло бы быть все по-другому! ЧЕЛОВЕК специально пришел к приговоренному. Хотел дать ему последний шанс. И если бы приговоренный повел себя иначе — не врал, не издевался, ни смеялся над его угрозами — остался бы жив.Но он свой шанс упустил. Так что пусть готовится к смерти. 4. На следующий день мы проснулись довольно рано — около 7-30. Не слишком солнечное, но обещающее быть довольно ясным утро заглядывала в окно вместе с луноликим Зориным. Последний в отличие от утра был лучезарно, искрометно, ослепительно ясен и весел. Все его тридцать два зуба сверкали между кустами бороды и усов, а щеки алели, лоснились, почти лопались, как перезрелые томаты, нависая над черной волосяной каемкой.— Пора-а-а, девочки, пора! Заснеженные склоны вас заждались! — грохотал он своим оперным басом в нашу неплотно прикрытую форточку. — Подъем! Труба зовет! — но этого ему показалось мало, по этому он затянул. — Утро кра-а-а-асит нежным светом… — и сопроводил серенаду аккомпанементом — постукиванием кулака по стеклу.— Что за гад там горланит? — прохрипела в подушку Сонька.— Твой, — доложила Ксюша, приподнявшись на кровати.— Господи, и зачем я только сюда приехала!? — обратилась к своей подушке Сонька, видимо спросонья перепутав ее с всевышним.— Уйди, Юра, мы не одеты, — строго прикрикнула я на «Казанову», но он только фыркнул:— Ничего, я не из стеснительных, — после чего впился глазами в заголившееся Сонькино плечо. Плечо, как видно, произвело на Зорина шокирующе-неизгладимое впечатление, потому что он перестал петь, а ни с того ни, с сего ляпнул. — А на завтрак каша.— Это в голове у тебя каша, идиот! — рыкнула я. — Сказано, иди.— Мы уже уходим, — пропищал некто из-за необъятной спины Зорина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59