И тут на Федю напало веселье: подбоченившись и явно потешаясь над согнувшимся по-медвежьи напарником, он заголосил на частушечный манер:
Николушка-Коля, побежим-кось в поле,
Побежим-кось во прудок, покупаемся с часок!
Ну и что, казалось бы?.. Отмахнись — и все тут. Ан нет! Уключина заело. Как говорят, «завёлся с полуоборота». Глухо ругнувшись, он кубарем скатился со стремянки и чуть было не сцапал заскорузлой лапищей весельчака за ухо. Тот, увильнув, отбежал, заливаясь смехом, и ещё задорней, как бы поправляя на себе платок, пропел частушку снова. «Николушка-Коля», взревев, схватил из ящика нейлоновый молоток и запустил им вскользь по бетону Федьке в ноги. Федор подпрыгнул и ещё громче залился, и самолётные механики захохотали: «Ну и скозлил!» А Уключин, взвалив на плечо ящик, направился было к мастерским. Тут его и окликнул Стремнин:
— Николай Евсеевич… Можно вас на минутку?
Уключин выглянул из-за ящика: мол, кто там ещё?..
— Здравствуйте! — приблизился к нему Стремнин.
Мастер все в той же выжидательно-напряжённой позе буркнул что-то в ответ. Тогда Сергей сделал знак и Федору. Тот подошёл к ним, и с лица его смехачество исчезло:
— Здравствуйте, Сергей Афанасьевич!.. Мы задержали вас, поди?.. — виновато спросил Федор.
— Нисколько: я специально пришёл сюда пораньше… Честно, хотелось застать вас обоих и условиться о встрече для серьёзного разговора по очень важному делу.
Федор с Николаем недоуменно переглянулись. Уключин даже опустил ящик с плеча и потеплел чуточку лицом.
— Затевается важное государственное дело, а без вас — знаю — не выйдет ничего… Так что хотелось бы поговорить по душам.
— Так ведь… если и правду мы вам нужны… мы со всяким удовольствием!.. — расплылся Федя. — Заходите, если не побрезгуете, ко мне хоть вечерком…
— А не стесним хозяйку?
— Да что вы?! Век будет товаркам хвастать, что в гостях у нас был известный лётчик-испытатель Стремнин!
— Уж известный! — усмехнулся Сергей. — Николай Евсеевич, надеюсь, и вы будете?.. Сможете уделить часочек времени?..
— Само собой, — солидно потупился Уключин.
— И ещё… к вам, друзья, просьба… Ваню бы Сидоркина пригласить?..
— Ванястого?.. Как штык будет!
— Тогда до вечера… Федя, вы живёте в новом доме, что у рынка?
— Второй подъезд, квартира 32!
— Обязательно буду.
* * *
Механик выжидательно поглядывал на них, и Сергей заторопился к самолёту. Через минуту он уже был в кабине и оттуда поглядывал вслед удаляющимся рабочим. Словно почувствовав его взгляд, оба как по команде обернулись, Федор поднял обе руки, стиснул их и потряс над головой. Отойдя далеко, они остановились, и Сергей, порулив на старт, помахал им через закрытый фонарь. Очень ему хотелось, чтоб они понаблюдали его взлёт, и Федор с Николаем, словно чувствуя это, задержались на поле ещё и глядели ему вслед, пока самолёт не скрылся из виду.
* * *
К тому, что было на столе — помидоры с майонезом, грибы и сыр, — хозяйка принесла с десяток сырых яиц. Хозяин не без гордости сказал:
— Двух кур держит — целое хозяйство…
Стремнин сырых яиц не ел, но стало интересно, как они будут расправляться с этой «закусыо».
Когда пропустили по стопке, Федор взял яйцо, проколол с обоих концов вилкой и, прижав к губам, высосал. Столь же ловко и, видно, привычно закусили сырыми яйцами Уключин и Сидоркин. Против каждого из них лежали аккуратненькие целые скорлупки.
Федор заметил, что Сергей наблюдал за их действом с интересом, и спросил у Сидоркина и Уключина:
— Бубликова Ивана Матвеевича помните?
— Ещё бы… лет десять, должно, в заготовительном вместе работали! — подхватил Сидоркин. Он слегка раскраснелся, на лоб упала прядь русых волос, а так выглядел особенно празднично, был при галстуке.
— Так вот, — продолжал Федор, — смешную историю я с ним разыграл… Иван Матвеевич, стало быть, всегда приносил на завтрак в узелке хлеб, сало и сырое яйцо. Завтракали мы в котельной. Там у Ивана Матвеевича был такой вроде бы чан с крышкой, к нему подведена была трубка с паром. В этом чану варили мы на завтрак колбасу, картошку. А Иван Матвеевич, как подойдёт время к завтраку, действует сам собой: неторопливо вымоет руки и берётся за свой узелок. Обернёт, бывало, яичко в тряпицу и опустит в чан. Подержит там несколько минут, остудит под холодной струёй, не спеша аккуратно очистит скорлупку, нарежет, смакуя, крутое яйцо тонкими ломтиками, расположит эти ломтики на большом ломте хлеба, посолит и принимается за еду, запивая чаем из алюминиевой кружки.
И так каждый день. Точь-в-точь одно и то же. День ото дня все те же движения, та же процедура.
И вот однажды, когда до завтрака оставалось с полчаса, ходил Иван Матвеевич где-то по цехам, а я развернул его узелок, взял яйцо, проколол с двух сторон иголкой, высосал и, набрав в рот воды, обратным же порядком «напоил» скорлупу. Отверстия — они были еле заметны — залепил белым мякишем.
Пришло время завтракать. Иван Матвеевич обернул яйцо в белую тряпочку и опустил в чан, закрыл крышкой и пустил пар. Я пил чай, наблюдал. Когда прошло пять минут, говорю:
— Иван Матвеевич, температура сухого пара градусов 200 — яйцо давно сварилось.
Он вынул яйцо, остудил и перед тем, как разбить, проверил, крутанул на столе и изумился: яйцо не стало вращаться!
Немного помедлив, он, видно, решил, что рано вынул, опять обернул его в тряпицу и опустил в чан.
Так проделывал раза три и все более поражался, прокручивая яйцо. Иван Матвеевич ворчал, что, мол-де, не идёт пар, хоть кран и открыт.
Надо было видеть бедного старика!.. Я уж и пожалел о своей затее.
Наконец он решил разбить удивительное яйцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133