Разумеется, записи приборов после расшифровки и анализа позволят нам более обстоятельно изучить в развитии это опасное явление и принять все меры, чтобы оно не повторялось.
Какие же рекомендации напрашиваются из ваших сообщений? — Стужев обвёл всех неторопливым взглядом. — Первое и бесспорное — на всех самолётах типа 67-30 необходимо произвести доработки, надёжно защитив тумблер выпуска и уборки закрылков специальным колпачком. Второе: жёсткой инструкцией обязать лётчиков этих самолётов при полёте с выпущенными закрылками, особенно на малых высотах, на повышенных скоростях, ни в коем случае не допускать резких движений штурвала от себя!.. Это, думается, главное. Повторяю, к более обстоятельному рассмотрению предложений мы вернёмся после анализа динамики выполненного режима. Ну а пока на этом разговор и закончим…
Ян Юльевич, а вы останьтесь на минуту, — попросил Стужев, пряча в глазах улыбку.
Яшин вернулся к столу.
Когда дверь затворилась, Стужев спросил:
— Ян Юльевич… все же не могу понять, зачем вы отстегнулись в полёте?..
— Валентин Сергеевич, да если б я был привязан, мы не уловили бы до такой наглядной степени всей остроты ситуации, которая у них там возникла…
Стужев смотрел на Яна, и было заметно, что он занят мыслью: «То ли выкручивается, позабыв привязаться, то ли вправду так задумал?..»
— А откуда вы знаете: может, там у них, на 67-30, командир был привязан?
— Почти убеждён, что нет, Валентин Сергеевич… Как и я, поди, болтался под потолком и ничего не мог сделать со штурвалом!.. Опоздай Ефимцев на несколько секунд, и нам бы всем пришлось туго…
— Так зачем же вы все решили осложнить ещё и тем, что не пристегнулись? — допытывался Стужев.
— Да ведь я это мог себе позволить, зная, что Сергей привязан и держится двумя руками за штурвал!.. А у того командира, на 67-30, второго лётчика на правом кресле не было: мы ведь условились, как вам известно, что, задев ногой тумблер, он ушёл в хвост… Уверяю вас: мне хотелось в точности воссоздать все, как могло у них быть.
— И надо сказать, вам это с избытком удалось! — пожал плечами Стужев. — И вдруг, рассмеявшись, добавил: — Не знал я, что вы такой крупный дипломат, Ян Юльевич!.. Ладно, победителей не судят! Но прошу вас в другой раз быть более осторожным!
Глава третья
Серафим Отаров немного опоздал. Майков успел несколько раз взглянуть на часы, прежде чем тот вынырнул из людского потока на углу улицы Горького и устремился к входу в ресторан «Арагви». Майков вышел к нему навстречу. Серафим заторопился с извинениями, принялся бранить себя за неточность, оправдываться, но Майков, отмахнувшись, схватил его за руку и потянул за собой, протискиваясь к двери. Через минуту они оказались в гардеробной.
Снимая пальто, Отаров наклонился к другу, и тот снова увидел на его лице уморительно-виноватую улыбку.
— Понимаешь, Юра… Со Звездой я. Надо бы снять?.. А? Тут как получилось? На торжественной части нужно было поприсутствовать, и, как только она закончилась, я сюда, к тебе.
Майков посоветовал Звезду не снимать. А швейцар тотчас заюлил. По мраморной лестнице друзья стали спускаться в зал. Майков с удовольствием поглядывал на Серафима. Почти новый костюм сидел на нём ладно, и сам-то Отаров был празднично подтянут, особенно аккуратен. На его худощавом лице не угасало радостное оживление, которое, как знал Майков, непременно закончится красноречивым потиранием рук, как только на столе появятся яства. И тут Майков заметил, что его друг успел чуточку «разговеться». А Серафим, словно угадав, заспешил:
— Юра… День такой, предпраздничный, и женщины на службе вздумали преподнести мне… Что б ты думал?.. Три пузырёчка с коньяком в красочных таких коробочках. Фу-ты, ну-ты… А-а, думаю… Взял да и выпил один за другим, а посуду с футлярчиками бросил в корзину.
Отаров рассмеялся, как Майкову показалось, плутовато-ущербно, что ли. Будто созорничавший школяр: и доволен проделкой, и боязно: как бы не попало. Майков усмехнулся:
— В самом деле: пусть не играют милые женщины на душевных струнах!
В нижнем этаже у входа слева оказался свободный столик, и друзья сочли, что для разговора будет удобней сесть спиной к залу. Вид бокалов, крахмальных салфеток и глянцево-синей карточки — её тут же услужливо раскрыл официант — ввёл друзей в ещё более приподнятое состояние. Отаров ощутил даже лёгкий озноб. Принявшись с вожделением потирать ладони, он доверил другу выбор закусок, что тот, не канителясь, и сделал, а когда официант удалился, проговорил, оглянувшись:
— Давненько не сиживали мы в этом подвальчике!
Майков сперва задержал взгляд на живописном панно на стене, где, как ему и раньше казалось, художник, вознамерившись отобразить энтузиазм тружеников сельского хозяйства, вроде бы изобразил выступление ансамбля песни и пляски на фоне фруктовых и овощных гор. Потом Майков перевёл взгляд на третий стол в правом ряду и вспомнил, как здесь в последний раз виделся с Леонтием Сибиряком. «Немало лет прошло… Ну да, сколько моей Алёнушке: восемь без малого… Ох, летит времечко!»
Жена Майкова ходила тогда на последних днях, и муж, считая, что неизбежному лучше идти навстречу, нежели быть застигнутым врасплох, посоветовал ей заблаговременно отправиться в роддом. Она сочла это благоразумным, но по дороге захотела отведать шашлыка.
Спускаясь в зал, они остановились на ступенях, выискивая свободные места, и тут увидели Леонтия. Расплывшись в своей неотразимой улыбке, он поманил их: мол, сюда, сюда, ко мне!
Приятно провели они тогда время за обедом. Сибиряк был чудно настроен. О работе, естественно, ни слова, Майков отвёз жену в родильный дом, и через два дня она родила ему Алёнку — толстую, розовощёкую и крикливую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133