Человек, приведший их, подошел к Алексею и протянул руку.– Бессонный, – назвал он себя и добавил: – Алексей Иванович.– Меня тоже Алексеем зовут, – радостно ответил Кубышкин, услышав родную речь.– Отлично, – улыбнулся Бессонный. – Значит, тезки. А это хозяин квартиры – русский художник – Алексей Владимирович Исупов. Как видите, тоже наш тезка…Вдруг за окнами дома раздались отрывистые крики. Кубышкин и Вагнер инстинктивно прижались друг к другу. Шум, доносившийся с улицы, был знаком беглецам: это подавали команды итальянские офицеры; потом раздался мерный топот ног.– Окружают, – тихо проговорил Език.Он посмотрел на Бессонного и Исупова – те продолжали о чем-то разговаривать между собой, как будто крики и топот на улице ничуть их не тревожили.Наконец, художник заметил волнение беглецов.– Не волнуйтесь, дорогие товарищи, – мягко сказал он. – К этим луженым глоткам я уже привык. Против моего дома как раз находится фашистская казарма. Орут день и ночь.– Опасное соседство, – пробормотал Алексей.– А по-моему, это как раз безопасно, – засмеялся Исупов. – Фашисты ищут коммунистов где угодно, только не у себя под носом.Лишь сейчас Кубышкин и Вагнер хорошенько разглядели его. Перед ними стоял высокий, седой, начинающий полнеть мужчина. Весь облик старого художника дышал спокойствием, уверенностью в себе. Большой бугристый лоб, перерезанный глубокой морщиной, крупный нос, твердый подбородок – все говорило о внутренней силе этого человека. И рука у него была большая, с крепкими широкими пальцами. Такая рука может и умеет работать.В кабинете Алексея Владимировича стояли стол из черного дерева и несколько стульев. Тяжелые занавеси на больших окнах приспущены. На стенах развешаны картины, этюды, фотографии. В углу мольберт и только что начатый холст.Език и Алексей были смущены. Их жалкая одежда и стоптанные сапоги выглядели еще более убогими в этой нарядной комнате, освещенной мягким электрическим светом.Кто эти люди? Художник… Видимо, эмигрант?А Бессонный? Ясно только, что они связаны с итальянским подпольем…Но Бессонный и Исупов не дали гостям времени для размышлений. Алексею и Езику пришлось ответить на десятки вопросов. «Русских итальянцев» интересовало буквально все, что касалось России. Чувствовалось по всему, что годы, проведенные на чужбине, не могли заглушить их большую любовь к Родине.Вскоре жена художника, Тамара Николаевна, принесла два костюма, обувь и белье.– Ванна для вас готова. Мойтесь и переодевайтесь, – сказала она так просто, словно только тем и занималась, что укрывала беглецов. – А старую одежду сожжем.Алексей и Език переглянулись. Принять ванну!.. Их тела истосковались по чистоте, по белым, пахнущим свежестью простыням, по душистому мылу и чистым сорочкам.Тамара Николаевна внимательно взглянула на Алексея, по-своему поняв его минутную растерянность, и сказала:– Многие считают нас с мужем эмигрантами. Но это совсем не так. Мы уехали из России в 1926 году и не потому, что нам не нравилась Советская власть. Совсем не потому. У моего мужа тогда начинался туберкулезный процесс и очень болела рука. Мы уехали по настоянию врачей в надежде, что климат Италии поможет Алексею избавиться от болезней. Но мы всегда думаем о нашей стране. Особенно сейчас, когда русскому народу грозит смертельная опасность. И мы горды тем, что наши соотечественники свято защищают свою Родину.Эти слова могли бы звучать высокопарно, если бы их не согревали искренность и какая-то особая теплота в голосе Тамары Николаевны.…Какое это блаженство – после долгих месяцев запущенности искупаться в горячей ванне! Вымывшись, Алексей побрился и внимательно рассмотрел себя в большом зеркале. Конечно, он сильно сдал. Скулы сжаты, сеточка морщин возле глаз, а на висках уже видны серебряные нити…Хозяева пригласили за стол. Тамара Николаевна налила всем по бокалу виноградного вина, а себе – чашечку черного кофе.Алексей Владимирович задумался, опустив голову. Неожиданно он сказал:– Какое это холодное и неуютное слово – эмигрант!.. Больше всех, пожалуй, его не любил Илья Ефимович Репин. До последних своих дней он мечтал вернуться на родину. Он писал мне однажды: «…Только состояние здоровья мешает осуществить мое заветное желание – жить в новой России…» Я счастлив тем, что мне пришлось быть учеником этого великого живописца. Какой это был человек!..– Ничего, Алексей Владимирович, – сказал Бессонный. – Вот кончится война, и мы с вами вернемся в Россию. А пока будем делать все, что в наших силах, для ее счастья и свободы…– Хорошо сказано! – произнес старый художник. – Прошу за это выпить по бокалу… Хотя нет! За Родину следует выпить что-нибудь покрепче… Где-то есть. Сейчас принесу.Через минуту Алексей Владимирович принес бутылку коньяка и налил всем, даже Тамаре Николаевне:– Хоть один глоток выпей вместе с нами. За возвращение на Родину!Он поднял руку и стал декламировать Есенина:Мне теперь по душе иное…И в чахоточном свете луныЧерез каменное и стальноеВижу мощь я родной стороны…Трогательно и странно звучали здесь, в далекой южной дали, эти строки русского поэта.Алексей Владимирович дочитал стихотворение, решительно тряхнул седой головой:– За нашу победу! – и выпил рюмку залпом.– Да, – задумчиво сказал Бесонный, – победа была бы куда ближе, если бы американцы и англичане открыли второй фронт на Западе. Но они подозрительно медлят.– Мне не нравится их мышиная возня, – поддержал его художник. – Вот только что в Швейцарии закончились, переговоры Даллеса с немецким князем Гогенлоэ. За спиной русского солдата плетутся какие-то интриги…– Вот и нам вчера, – подхватил Алексей, – принесли в барак газету «Заря», берлинское издание для русских военнопленных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53