..
Кондуктор объявил Клинический городок. По запыленному дощатому тротуару Иван побежал искать хирургический корпус.
Дежурный врач, пожилая неторопливая женщина в толстых роговых очках, долго рассматривала записку, с которой приехал Иван, потом позвала сестру, попросила, чтобы она принесла халат и проводила предъявителя записки в 17 палату.
Как показалось Ивану, шли долго и довольно путанно. Если бы сестра вдруг оставила его одного, он наверняка заблудился бы в лабиринтах этого большого здания. Но вот сестра остановилась, открыла дверь и сказала:
— Сюда. Только ненадолго.
С лихорадочно бьющимся сердцем Иван вошел в палату и увидел на единственной кровати человека, в котором с трудом можно было узнать Виктора. Поседевшие виски, изборожденный морщинами лоб, суровые складки губ. Грудь его была перебинтована широкими бинтами, на тумбочке у кровати стояли баночки и скляночки с лекарствами.
Наступило минутное молчание.
— Это ты, Ваня? — хрипло спросил Виктор и хотел было приподняться, но Иван легонько придержал его и приник к его плечу, пахнущему йодом. И все, что накопилось в душе Ивана со времени разлуки с братом, и горечь сегодняшнего провала на медицинской комиссии, — все вылилось в его ребячьих слезах.
— Ну, успокойся. Ну, Ваня. Ну что с тобой?... — тихо говорил Виктор, и от этого хрипловатого незнакомого голоса Иван всхлипывал еще больше.
Виктор замолчал. Он только поглаживал Ивана по голове слегка дрожащими шершавыми пальцами. И Иван успокоился. Он поднялся, сел на табурет, посмотрел в лицо брату и смущенно улыбнулся:
— Извини, я как девчонка...
— Бывает... — успокоил его Виктор.
— Ну, как вы там? — спросил Иван.
— Ничего... — вздохнул Виктор и замолчал.
Иван почувствовал, что брату не хочется говорить о своей работе, и поэтому перевел разговор на другое.
— А тетка Надя жива?
— Живет, брат, — обрадовался перемене разговора Виктор. — Ты помнишь, когда ее взяли первый раз? Выпустили за отсутствием доказательств. Не было у них против нес явных улик. Одно подозрение. А потом ее на несколько лет отключили, а теперь тетка Надя —в подпольном межрайкоме, женщинами командует, и неплохо. Устроилась страховым агентом и ходит себе по селам. Вот какая у нас тетка...
Иван задумался. Рушились его прежние представления о революции, о классовой борьбе. Прежде ему казалось, что такие люди, как Виктор, а может, даже и опытнее Виктора, могут в сравнительно небольшой срок поднять народ и свергнуть помещиков и капиталистов. Было ведь так в России. Вон во всех учебниках об этом написано. А там, за кордоном, проходят годы, таких вот Викторов сажают в тюрьмы, преследуют, и никакой революции не предвидится, там забастовка, там демонстрация, и все... Вот если б весь народ да с оружием...
Иван ожесточенно потер лоб. Виктор заметил это движение брата, улыбнулся:
— Верен старой привычке?
— Верен.
— Что тебя мучает?
— Ты вот профессиональный революционер, — сказал Иван. — Работаешь там уже десять лет. А где же твоя революция?
Виктор улыбнулся:
— Это намного сложнее, чем пишется в учебниках. Навязать революцию мы не можем. Да это и не наша задача. Исторические условия сейчас не в нашу пользу. Остается сколачивать организации, готовить их к серьезным испытаниям.
— А почему исторические условия не в нашу пользу? — спросил Иван. — Мы ж одна шестая планеты, на которую смотрят трудящиеся всего мира.
— Хороший ты парень, — сказал Виктор. — Наш до мозга костей. Но книжный и плакатный какой-то. Ты понимаешь, что об этой одной шестой части не всюду знают. А если знают, то ту самую неправду, которую распространяют наши враги. Вот и доказывай, хоть разорвись. Докажешь одной, двум, трем, наконец, тысячам тысяч людей, а как рассказать миллионам на всей земле? Вон гитлеровские солдаты и прежде всего молодежь уверены, что они несут человечеству освобождение от ига коммунистов. Вот, брат, какая штука.
— Значит, мы будем с ними воевать?
— Будем, — твердо сказал Виктор.
Наступило молчание, в течение которого каждый подумал о своем.
— А меня уже в два военные училища не приняли — в военно-морское и в летное. То плоскостопие, то голова слабая...
— Эх, Ванюшка, не было бы большей беды. Ты ведь учишься?
— В пединституте я.
— Так какого лешего тебе надо? Высшее учебное заведение, отличная профессия — людей учить... А в случае чего — все под ружьем будем и с плоскостопием и без него. Понял?
— Понятно, но обидно.
— Чепуха. Ну как дома?
— Дома ничего. А ты, может, останешься здесь? Как ты думаешь?
— Не могу, Ванюшка, не могу. Есть там у меня дела, прямо скажу, неотложные.
Иван позавидовал Виктору. Тот всегда знал, чего хотел, чего добивался в жизни, и шел к этому настойчиво, несмотря ни на что.
— Тебе больно? — спросил Иван.
— Больно, брат. И не столько от раны, сколько от того, что ошибся в человеке.
Опять наступило молчание. Иван видел, что Виктор задумался, и не мешал ему. Расспрашивать было неудобно— он чувствовал, что воспоминания эти были неприятные.
Виктор взял с тумбочки стакан воды, отпил глоток:
— Надежный друг — дороже жизни, Ванюшка, и мне казалось, что у меня был такой друг. Несколько лет подряд мы работали вместе. А потом начались провалы. Мы меняли явки, уходили в другие районы, а провалы преследовали нас, как чума. Наконец, мне сообщили, что напали на след провокатора. Я должен был явиться на хутор для встречи с нашим товарищем, который чудом бежал из-под ареста. Я сказал своему другу, что наши неудачи кончаются. Ночью на таком-то хуторе мне назовут провокатора. В целях моей безопасности друг обещал меня встретить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139