Федор удивленно поднял свои черные брови.
— Черт его знает... — повторил Иван. — Так получилось.
— Ты это брось, — усомнился Федор. — Без причины такого не бывает.
— Понимаешь... — задумчиво сказал Иван. — Невзлюбил я его с самого начала за мозоли эти, за ботинки, а тут еще...
— Договаривай, чего уж... — Федор бросил окурок на пашню и притоптал его каблуком.
— Волочится он за девушкой одной... А из-за нее уже один мой друг в больнице...
— Психология... — подумал вслух Федор.
— При чем тут психология? — спросил Эдик. — Просто это...
— Психология, — перебил его Федор. — И все это непросто... Поссорился ты с ним на научной основе... — улыбнулся Федор. — А в науке, говорят, нет проторенной дороги, где-то можно и ошибиться. Правда?
— Правда, — нехотя согласился Иван. Федор предложил:
— Слушай, Иван, давай найдем самое простое решение. Я, например, прошу — подойди к нему и извинись, Так, мол, и так, извините за то, что вчера произошло... погорячился малость.
— Нет.
— Ну почему?
— А потому, что этим самым я признаю, что не он гад, а я гад.
— Зачем же так категорично?
— А как же иначе? Кто-то из нас обязательно прав. Если он прав — значит, не прав я, если я не прав — значит, прав он.
— А разве не бывает так, что оба не правы? — спросил Федор.
— Ну, тут он тебя сразил, Иван, признайся... — засмеялся Эдик. — И в самом деле извинись, что тебе стоит.
— Совесть мне дороже всего на свете — и не уговаривайте. Я не склоню перед ним колено ни за что...
Наступило молчание. Эдик достал папиросу, протянул Федору, молча закурили, и вдруг Федор улыбнулся широко, весело, открыв все свои ровные белые зубы:
— А ты мне нравишься, Иван, честное слово. Давай дружить, а?
— У нас тройной союз уже есть... — недовольно сказал Иван. — Вот Эдик, Сергей в больнице да я.
— А четвертого не примете?
— Кто его знает... — Иван энергично начал тереть лоб.
— Я — за, — сказал Эдик. — Во-первых, он курящий, во-вторых...
— Ладно, чего там анализировать раньше времени. Давай руку.
Федор протянул Ивану широкую загорелую ладонь. Иван крепко сжал ее и сказал Эдику:
— Давай и ты.
Эдик весело хлопнул по их рукам и засмеялся:
— А как же все-таки быть с Милявским?
— И мне не нравится этот тип, — признался Федор. — Но, если его не успокоить, он дойдет до директора — а там шутки плохи... Тем более что тут сплошная психология.
— Никакой тут психологии нет, — сказал Эдик, положив руку на плечо Федору. — Просто он псих, а с психами надо осторожно.
Хлопцы рассмеялись.

Глава пятая
ФЕДОР
— Ну, добро, — сказал Федор, сверкнув черными глазами. — Для Милявского по важному делу я отлучился в город, а для вас — еду домой. Тут моя деревня в трех километрах, может, слыхали, Барсуки?
— Слыхали, — ответил Эдик. — С батькой туда в грибы ездили.
— Пойду за подкреплением, — сообщил Федор. — Студент на порог — матка за сало. Как-нибудь побываем у меня в гостях. Хорошо? — Федор повернулся и пошел, ловко перешагивая глубокие борозды.
Он шел и думал о хлопцах, с которыми только что встретился и подружился.
«Интересные ребята», — заключил Федор и пошел искать Милявского. Он нашел его в группе первокурсниц. Казалось, от вчерашней неприятности не осталось и следа. Он охотно помогал девчатам уносить к далекому бурту наполненные корзины и все время обращался к большеглазой девушке в спортивных брюках.
Когда Федор подошел, Милявский снял пенсне, протер его.
— Я вас слушаю.
— Я выяснил обстоятельства, — серьезно сказал Федор. — Думаю, что студенты заслуживают порицания по комсомольской линии. Особенно один из них.
— Если он на первом курсе показывает себя с такой стороны, что же будет к, четвертому? — обращаясь не столько к Федору, сколько к большеглазой студентке в спортивных брюках, говорил Милявский. — И это педагог...
— Я хотел бы попросить вашего разрешения на день отлучиться в комитет, — попросил Федор.
— Ну, как же, как же... Согласуйте там, увяжите, расскажите о нашем трудовом энтузиазме.
— Обязательно. — Федор повернулся и зашагал прочь, слыша позади веселый смех девчат и приятный баритон Милявского.
«Фальшивый какой-то, ненастоящий», — подумал про Милявского Федор, а когда вышел на дорогу, увидел параконную подводу, ехавшую в сторону Барсуков. Федор поравнялся с возницей — им оказался незнакомый, давно небритый мужчина, и спросил:
— Подбросите до Барсуков?
— Садись, — равнодушно сказал мужчина,
Федор устроился на повозке полулежа. Ныла спина, и хотелось немного отдохнуть. Он смотрел на колесо телеги, обутое в железный обод. Оно вертелось, поднимая с колеи серый рассыпчатый песок, и, поднимаясь кверху, разбрызгивало его по спицам. Это движение колеса было однообразным и утомительным, но оно напоминало Федору годы детства, когда вот так же лежал он в повозке и смотрел на колесо, то утопающее в песке, то увязающее в грязи, и в этом движении было постоянное стремление вперед.
Федор часто ездил с отцом-землемером то в город, то в деревни — близкие и далекие. Федор не помнит, чтобы у отца было свободное время поиграть с ним или поговорить, — отец всегда куда-нибудь спешил. Когда Федор был где-то в классе пятом, отец взял его с собой на собрание и сказал:
— Будешь писать протокол.
— А что такое протокол?
— Люди будут выступать, а ты запишешь самое главное. Вот послушай...
Всю дорогу отец втолковывал Феде азы канцелярии, и Федя с удовольствием слушал отца, которого считал самым умным человеком на свете.
Отец Федора в империалистическую был унтер-офицером, в гражданскую командовал ротою и сохранил военную выправку, суконный френч, на котором латунные пуговицы сменил на обыкновенные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139