Наша и чеченская «фишки» находились в соседних домах, расположенных метрах в пятидесяти друг от друга, — наша на третьем, а их «фишка» на втором этаже. Они наблюдали за нами в прибор ночного видения, мы же отслеживали их по хрусту стекла под их ногами.Ни они, ни мы не стреляли. Тактику «чехов» к тому времени мы изучили уже хорошо — до рассвета они вели наблюдение, после чего стреляли раз или два из гранатомета и уходили. Мы же не могли их шугануть, потому что роскошная квартира с огромной кроватью, периной и теплыми одеялами, которую мы выбрали для ночлега вопреки всем правилам безопасности, позарившись на комфорт и наплевав на войну, была мышеловкой и не давала нам путей отхода — в случае боя нам хватило бы одной гранаты в форточку. Поэтому нам не оставалось ничего другого, как ждать — будут они стрелять или нет, и если будут, то куда — в комнату, где спят четверо, или в балкон, где на «фишке» постоянно находился один из нас. Русская рулетка, крупье в которой был чеченский снайпер, игралась четыре к одному, где четыре — смерть.Они так и не выстрелили. Шишигин, стоявший на «фишке» под утро, рассказал, что слышал два коротких свиста, после чего «чехи» спустились и ушли.Утром, когда окончательно рассвело, наше любопытство погнало нас с Шишигиным туда. В пыли, толстым слоем покрывавшей квартиру, отчетливо отпечатались два следа — армейских ботинок и кроссовок. «Армейский ботинок» — снайпер — все время сидел у окна и пас нашу квартиру, второй охранял его.А не выстрелили они потому, что у них отказала «муха». «Чехи» взвели ее, прицелились, нажали на спуск… но «муха» не сработала. Брошенная, она так и валялась на кухне. Наш русский брак, допущенный Ваней-слесарем при сборке гранатомета, спас наши жизни.Кроме «мухи», на кухне стояла еще и совершенно нормальная печка. Печки у нас не было, и мы решили прихватить трофей с собой. И когда уже выходили из подъезда, со стороны «чехов» сработала «сигналка»: они засекли двух любопытных русских дураков и хотели взять нас в этом подъезде, — и мы мчались до нашего дома, как сайгаки, в два прыжка преодолев пятидесятиметровое расстояние, но печку так и не бросили. А вбежав в подъезд, стали ржать, как безумные, и гоготали чуть ли не полчаса, не могли остановиться. И на всем свете не было тогда человека ближе и понятней мне, чем Шишигин. «Чехи»-2 Я только успел снять сапоги, когда раздался выстрел. Вскакиваю, хватаю автомат и в одних носках бегу к выходу из комнаты, моля Бога, чтобы не прошили через дверь. Сердце колотится бешено, в ушах стучит. Добегаю, плюхаюсь спиной к стене. Дверь не открываю, жду. Тишина. И вдруг сдавленный голос Шишигина:— Пацаны, ну подорвитесь кто-нибудь.Суматошно, прыгая на одной ноге, пытаюсь надеть сапоги, они, как назло, загибаются, не лезут на ногу.— Сейчас, Ваня, сейчас…Наконец-то мне удается кое-как натянуть сапоги. Перед тем как открыть дверь, несколько раз глубоко вдыхаю, как перед прыжком в ледяную воду. Потом резко распахиваю ногой дверь, перекатываюсь в соседнюю комнату. Никого, пусто.— Ваня, ты где?— Да здесь я, здесь! — Бледный Шишигин вываливается из туалета, на ходу застегивая штаны, выдыхает сипло, на одном дыхании: — «Чехи». Под нами. Те самые. Я на очке сидел, когда их свист услышал.— Ебт, гранату бы кинул! — Я злюсь на него, потому что теперь надо идти вниз, где «чехи», и страх холодит желудок.— Я на очке сидел, — повторяет Шишигин и смотрит на меня затравленно, как побитая собака.Медленно, как можно тише, чтобы не хрустнуло стекло под ногой, выходим в коридор. Каждый шаг — вечность, и, пока мы проходим трехметровую вселенную прихожей, тысячи поколений успевают появиться и сгинуть на Земле, а Солнце умирает и возрождается вновь. Наконец лестничная площадка. Приседаю. Резко выглядываю за угол и тут же прячу голову. На лестнице вроде никого. Выглядываю уже медленнее. Никого. Растяжка, поставленная мной вчера между третьей и четвертой ступенями, цела. Значит, не поднимались. Надо идти.Жестами показываю Шишигину встать на противоположную сторону площадки и держать лестничный пролет внизу. Он перебегает, вскидывает автомат, кричит шепотом:— Аркаш, не ходи!Пока осторожно, держа на прицеле пролет, иду к лестнице, в голове только эта мысль: «Аркаш, не ходи». «Аркаш, не ходи», — уговариваю я себя и делаю шаг на первую ступеньку. «Не ходи!» — медленно-медленно перешагиваю через растяжку. «Не ходи!» — спускаюсь еще на несколько ступенек вниз. Угол. Часто-часто дышу, виски ломит, очень страшно. «Не ходи! Не ходи! Не…» Резко врываюсь в квартиру, выбиваю дверь в комнату — пусто, на кухню — пусто, бегом возвращаюсь, кидаю гранату в раскрытую пасть квартиры напротив, с ходу падаю, жду криков, стона, стрельбы в упор…Взрыв. Тихо. Никого. Ушли…Сажусь на корточки, достаю пачку «Примы», разминаю сигарету. Закуриваю. Пустую пачку выкидываю. Я страшно устал.Под шапкой появляется капля пота, стекает по переносице, на мгновение зависает на кончике носа и капает на сигарету. Сигарета тухнет. Я тупо смотрю на потухшую сигарету, руки дрожат. Глупо, конечно, нельзя было в одиночку сюда соваться. Выкидываю сигарету, встаю.— Шишигин! Дай закурить… Они ушли… Яковлев Яковлев свалил под вечер.Он был не первым, кто ушел. Недели за две до него двое солдат с «восьмерки», захватив с собой ПКМ, дернули домой. Их искать никто не стал бы, но пропажа пулемета в батальоне — дело серьезное, и комбат сутками мотался по полям, разыскивая этих двоих. Но нашли их омоновцы — те двое сами пришли к ним на блок-пост и попросили еды.Яковлева никто не искал. Шел штурм Грозного, второй батальон третий день безуспешно брал крестообразную больницу, неся большие потери, а мы топтались на первой линии домов частного сектора, не в силах продвинуться дальше.
1 2 3 4 5