До Выхино ехал, углубившись в газету. Вышел на площадь, забитую торговыми киосками, купил пачку сигарет «Мальборо» и вернулся в метро. Добрался до Текстильщиков и на улице Юных Ленинцев зашел к младшему брату Сергею.Кузьма любил брата. Это был трудяга, который с молодых ногтей честно рвал пуп на колхозном поле, хотя хорошо знал рабоче-крестьянскую припевку: «молот и серп — наш советский герб, хочешь — жни, а хочешь — куй, все равно получишь…» Короче, получишь то, что заслужил сразу и по труду и по постоянно растущим потребностям.Пять лет Сергей проработал председателем колхоза, бился за урожай, получил два выговора по партийной линии за пререкания с секретарем райкома и недисциплинированность.С началом кампании приватизации Сергей распустил колхоз, наделив людей пахотной землей. Себе он отвел четыреста гектаров, законсервировал хозяйство и уехал в столицу. Замысел был простым: рано или поздно закон о праве продажи земли будет принят, тогда он свой пай загонит и пропади она пропадом крестьянская тяжкая доля! Бог даст на склоне лет поживет при деньгах возле крана с теплой водой и будет читать свеженькую газету на удобном толчке в тихом светлом сортире.— Серёня, — так Кузьма с детства звал братишку, и тот никогда на это не обижался, — я к тебе за подмогой.— Что так?— Предполагаю, что кое-кому пришла мысль списать Кузьму Сорокина на пастбище…Брат сразу понял в чем дело. Это он сам в третьем классе, описывая в школьном сочинении прошедшее лето, написал: «У нас умерла бабушка и её увезли на пастбище…»— Ты провалил дело?Брат прекрасно знал, чем живет и зарабатывает деньги Кузьма и никогда не осуждал его. Только предупреждал иногда: «Боюсь, братка, не сносить тебе головы. Будь осторожней». И вот, как выяснилось, что опасность приблизилась к Кузьме настолько, что тот сам её ощутил.— Нет, Серёня, с делами у меня порядок. Гвоздь в другом. Давеча шеф дал наряд на упокоение. Я обычно не спрашиваю кого, за что и почему. Не моего ума это дело. Раз надо — значит надо. А тут смотрю фотку клиента и узнаю — из своих. Я его вместе с шефом видел. И сразу дошло — такое задание выдают напоследок. Перед списанием. Выполню, потом меня самого заломают…— Херовато, — Сергей приложил ко лбу кулак и задумался. — Что делать будешь? Откажешься?— Как это ты представляешь? Личность мне обозначили. Деньги отстегнули. Теперь назад ходу нет.— Нет, Кузя, уезжать тебе надо. Брать ноги в руки и мотать отсюда.— Не дрожи, Серёня. Вспомни: вятские — люди хватские, семеро одного не боятся.Сергей улыбнулся, но улыбка получилась жалкой.— Что же делать?— Завтра еду в дом отдыха. Ты тоже поедешь туда. Только от меня отдельно. Подстрахуешь.— Кузя, — голос брата звучал жалобно, — боюсь, не потяну такого дела. Я даже кур никогда не резал…— Не дрожи, Серёня. Страховка — дело бескровное. Приедешь, устроишься, оглядишься. Меня ты не знал и знать не должен. А того, кто за мной по пятам ходить начнет — должен увидеть.— Думаешь, он там будет?— Кто знает, может он давно там сидит и ждет.— А если увижу, что тогда?— Дашь мне знак.— Но ты сказал — я тебя не знаю.— Это ничего. Дать знак можно по-разному. Наденешь белую кепочку, и мне все станет ясно.— А потом?— Потом постарайся держаться между нами. Нельзя ему дать возможности где-то застать меня одного.— Понял. А потом?— Я выполню заказ. Затем разберусь с тем, кому заказали меня. Вернемся в Москву. Тут меня никто ждать не будет. Поэтому можно спокойно сделать шефа… И мы свободны, Серёня.— Думаешь будет легко уйти?— Проще, чем ты думаешь. Я как ушел из инкассации, меня в лицо кроме шефа никто не знает. Между нами двумя — тонкая ниточка. Кто первым по ней ножничками чикнет, тот и выживет. Шеф уверен, что это будет он…— А ты?— А мы, Серёня, постараемся, чтобы все было наоборот… * * * Богданов выглядел озабоченно. Стоявший перед ним Черкесов переминался с ноги на ногу, не зная чего ожидать от шефа. Но тот вдруг доброжелательно улыбнулся.— Ну что, Семеныч, укатали тебя крутые горки? То-то ты, как я гляжу, в последнее время сбледнул с лица…Понимающий человек в таком случае обязательно сказал бы:— Замотался.Черкесов не уронил марки, хотя ответ дал в редакции, более подходившей к его языковой выучке:— Ишачу, Андрей Васильевич. Как папа Карло.— Отдохнуть не хочешь?Черкесов враз насторожился, напрягся как струна. Слово «отдохнуть» в русском языке достаточно многогранное. Саданут коленом под зад человеку на работе и говорят: «Ушел на заслуженный отдых». А вглядишься — выгнали его прочь и дело с концом. Или бывало на ринге, когда после коронного удара правой, опупевший вдруг соперник ложился на пол, тренер Иван Королев говорил Черкесу: «Пусть отдохнет, бедняга. Спешить тебе некуда».Короче, много смысла в одном слове. А раз так, значит надо выяснить точно, какого рода отдых предлагается.Ответил Черкес с полнейшей неопределенностью:— Оно таки так, Андрей Васильевич, но опять-таки ежели…— Что «ежели»? — Богданов поразился такой дипломатичности ответа.— А вдруг по чрезвычайности обстоятельств во мне какая надобность возникнет?Богданов засмеялся.— Она уже возникла. Трехдневный отдых, Семеныч — это кайф. Прекрасный харч. Свежий воздух. Пейзаж…— Море, — подсказал догадливый Черкес, — на пляжу сисястые девки…— Ага, — без сопротивления согласился Богданов, — но в другой раз.— А я-то, дурак, разогнался. Думал попал под статью заботы о человеке.— Правильно думал. Поедешь в дом отдыха. Погужуешься, может как ты говоришь, там и сисястую найдешь. Чем черт не шутит.— Это, я думаю, сверх программы. А что главное?— Трудно с тобой стало, Семеныч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97