Речь свою он продумал заранее, а сейчас, испытав сопротивление, вспомнил что собирался сказать и отступать не был намерен.— Эта форма, установившаяся здесь и получившая массовое распространение, вызывает совершенно справедливое неудовольствие населения в том числе прессы. И мы эту форму пресечем, находясь в рамках закона и наших возможностей. Команда милиции уже дана…— И ты нас собрал здесь, чтобы объявить такое?!В середине зала с места вскочила худая, всклокоченная девица с прической типа «взрыв на макаронной фабрике», с синяком под глазом и находившаяся в немалом градусе подпития. Жестом трибуна, грозившего Карфагену разрушением, она вскинула руку вверх.— Зачем нас похватали? Какое имеешь право? У меня есть собственность на орудие труда… — Девица приложением руки к нужному месту показала, что она имела в виду. — Может быть конфискуешь?Волков не собирался сдаваться.— Я не буду вступать с вами в дискуссии на тему морали. Не мое дело выяснять хорошо это или плохо — проституция…Зал зашелся в дружных криках и визге. Некоторые голоса звучали сильнее других.— Ой, ой, смотри, какой моралист!— Дядя генерал, хочешь попробовать? Я могу на столе. Чтобы ты сравнил со своей женой. И совершенно бесплатно…— Благотворительно!Милиционеры, стоявшие вдоль стен и приглядывавшие за порядком в зале, прятали улыбки. Волкова это задело. Чего он хотел услышать и увидеть, собрав в одном зале столько тружениц нижнего этажа, предположить трудно. Но проповедник из него явно не получался.— У меня хватит сил это пресечь!— Ой, ой! Нам теперь и развлекаться станет нельзя?— Вы не развлекаетесь. Вы здесь зарабатываете. А мы вам теперь этого не позволим…— Может лучше налог с нас брать? Мы заплатим.— Дядя, а если соберем тебе на дачу? Баксами…— Уже завтра вы поймете — это не шуточки. Мы будем защищать от вас улицы ежедневно, еженощно…— За ноги держать станете, что ли? Ментов не хватит!Волков не успел среагировать на реплику, как вскочила солидная дама и густым пивным басом выкрикнула:— Значит, не дашь зарабатывать? Право на труд отменяешь? Тогда я тебе двух своих детей прямо сегодня вечером к дому подброшу. Ты генерал — прокормишь. А я перестану трудиться…И вот теперь, вспоминая происшествие, доставившее немало удовольствий столичным любителям лицезрения начальственной блажи, Богданов видел торжество сексуальной демократии в действии. И думал, что точно так же победит и демократия кайфа в варианте, который ещё будет предложен столице… * * * Он стоял на углу двух улиц, прислонившись спиной к стене большого универмага. Серое лицо, копна волос, вылезавших на уши из под черной сетчатой кепочки с красной надписью «Red bull». В одной руке свернутая в трубку газета «Аргументы и факты», другая — в кармане брюк, едва когда-то встречавшихся с утюгом.Алексей и остановился рядом.— Привет, Козлик.Алексей мог бы назвать его и Рудиком, поскольку они знали друг друга не первый год.В принципе Рудик Кубасов — гнусь подзаборная. Говорит, словно ему еловую шишку в рот засундулили. И мычит после каждого слова: э-э-э. В самый раз идти диктором на телевидение. Там у них мекающие, гыркающие и мычащие — нарасхват. Вот только что благообразностью портрета не вышел.Морда лица у Рудика плоская, будто скалкой её раскатали. Лоб узкий, нос кривой, сдвинут на бок. Было дело по пьяной лавочке. Врезали Рудику слева, а справа, чтобы попорченное исправить, не догадались.Рудик бреется редко и потому зарастает клочковатой щетиной — одна волосина длиннее, другая — короче; одна — рыжая, вторая — серая, третья вообще черная и вьется штопором. Оттого и кличка — Козлик.Поскольку Рудик всегда при делах, которые с законами не в ладу, он в любую минуту ждет, что его прихватит милиция и готов к этому каждый миг.— Привет, Козлик!Козлик сжался, лицо преобразилось и стало похожим на мордочку сиамского кота — испуганную и хищную одновременно.— Я чист, командир. За что?За что? — это обычный вопрос, который первым слышит милиционер, даже если он взял преступника с поличным. Затем следует обязательное оправдание: «Падла буду, не виноват». Первые два слова божбы могут быть и послабее и покруче в зависимости от обстоятельств задержания и личности задержанного. Вторые чаще всего постоянны.Тем не менее Алексей понял свой промах — он вышел из дому, не сняв формы охранника, которая делала его в чем-то похожим на омоновца. В другой раз надо менять одежду.— Ты знаешь, Козлик, я не мент. Рассчитываю на мирный разговор.— Расколоть меня собрался? Для кого стараешься?— Пока для себя.— Не выйдет. Рудольф не из тех, кто закладывает.— Твое дело. — Алексей твердо взял Козлика за левую руку чуть ниже локтя и слегка повернул, скручивая. — Тебе хуже. Я не мент и могу разделать тебя под отбивную. А ты долго будешь жалеть, что сразу не согласился на мирный разговор.Главное в таких обстоятельствах с ходу показать собеседнику серьезность намерений и крутость возможностей. Это достаточно хорошо убеждает упрямцев.Алексей выставил вперед левую ногу, наступил на носок кроссовки Козлика и перенес на неё всю тяжесть тела.— За что, Алексей?Голос Козлика звучал жалобно, а глаза сверкали неутоленной жаждой мщения.— Вот видишь, ты уже меня вспомнил. Теперь можно и говорить. Ты знаешь оптовика в этом квартале?Козлик замялся с ответом. Сперва он нервно шмыгнул носом, потом взял и сунул в карман газету, которую только что держал в руке. Алексей тут же по своему понял изменение его позы. Посмотрел подозрительно:— Пароль? Ну-ка, газету в лапу.— Алексей! — С Козлика разом слетела вся уверенность, и он жалобно заканючил, стараясь вызвать сочувствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97