Он соврал. Он не был в нем уверен.
Это и была вторая причина, которая мешала ему отдать приказ замочить банкира.
- Куда? - повторил Сымер.
- В гостиницу "Виру"!
Прошлое всегда вопрошает настоящее. А настоящее не любит оглядываться на прошлое. Настоящее привстает на цыпочки и все пытается заглянуть вперед, в будущее. Прошлое говорит: ты смотри не вперед, ты смотри назад, жопа. Потому что будущее вырастает из прошлого. А настоящее отмахивается, настоящее говорит: иди ты на хрен со своими вопросами, у меня и без них хватает забот. И не оглядывается. Пока прошлое не вцепится ему в ягодицу бешеным кобелем. И хорошо, если в ягодицу, а не в загривок.
Об этом я размышлял, сидя рядом с водителем в белом "линкольне" с тонированными стеклами, плывущем по оживленным улицам Таллина, залитым веселым, не по-февральски весенним солнцем. Матти Мюйр расположился сзади, затерялся в салоне лимузина, просторном, как однокомнатная квартира. Он сидел прямо, кейс с бесценными купчими на коленях, маленькие руки в кожаных перчатках на рукояти зонта. Шляпа набекрень, но не на затылке, а надвинута на лоб, словно он не хотел, чтобы его узнавали.
Позади меня сидело прошлое. Но я оглядывался не в переносном смысле на прошлое, а в буквальном смысле назад. На заднее стекло "линкольна". За "линкольном", среди разномастных иномарок и "Жигулей", маячила красная "мазератти" Артиста. Я ему сочувствовал. Непросто вести скрытное наблюдение на такой приметной тачке. И города он совершенно не знал. И адреса Матти Мюйра мы не знали. А выпускать его из виду было нельзя.
Мюйр прекрасно понимал, что каждая фраза, произнесенная им в кабинете, сейчас напряженно обдумывается теми, кому он весь этот разговор адресовал. Если бы речь шла о другом человеке, я сказал бы, что он подставился. И самым глупейшим образом. Но Мюйр был не из тех, кто делает необдуманные шаги. За ним чувствовалась школа. И старческим маразмом не пахло. Он не мог предполагать, что я и Рита Лоо самым нахальным образом ввяжемся в его разговор с Томасом Ребане, но сориентировался сразу. И не просто сориентировался, но и задействовал нас, использовал в каких-то своих целях. Он был слишком опытным игроком, чтобы запросто, как это сделал он, раскрыть все свои карты. Такие в открытую никогда не играют. Из этого следовало только одно: завещание Альфонса Ребане не было его козырным тузом, туза пик он по-прежнему держал при себе.
После его разговора с Томасом обязательно должны были произойти какие-то события. И узнать о них нам желательно было сразу, а не тогда, когда они докатятся до нас искаженным эхом. Поэтому и увязался за "линкольном" Артист. В бардачке его "мазератти" лежал магнитофон с приемником, настроенным на частоту чипа, который Муха сунул мне на выходе из гостиничного номера. Откуда взялась эта радиотехника, было ясно - из спортивной сумки "Puma", перекочевавшей из номера доктора Гамберга в наши апартаменты. А вот куда пришпилить чип, было пока неясно. В пальто или в шляпу Мюйра - не годилось, нас интересовало то, что будет происходить в его комнате, а не в его платяном шкафу. Рассчитывать, что Мюйр пригласит меня к себе домой на чашечку кофе и там я найду подходящее место для чипа, тоже не приходилось. Он не производил впечатления гостеприимного человека. Гостеприимные люди беседуют с гостями, а не с котом, будь это даже Карл Вольдемар Пятый. Так что до поры до времени эта серебристо-серая виноградина на булавке, похожая на заколку для галстука, покоилась в лацкане моего пиджака.
- Куда мы едем, господин Мюйр? - осведомился я в расчете на то, что он назовет улицу и Артист сумеет найти ее на плане города и хоть как-то сориентируется.
- Недалеко. Сначала в одно место, потом в другое, - отозвался Мюйр и что-то приказал водителю по-эстонски. Тот ответил, тоже по-эстонски, и покосился на меня. Не без вызова. Вызов был трусливый, как тявканье шавки из-за спины хозяина. При том, что ростом и комплекцией он вполне соответствовал размерам семиметрового лимузина. Меня это устраивало. Пусть косится на меня, а не смотрит в зеркало заднего вида. Поэтому я мирно посоветовал:
- Ты рули, браток, рули, куда сказано.
У нас с ним уже было общее прошлое. Правда, небольшое и недолгое. Оно началось, когда мы с Мюйром подошли к "линкольну", который красовался на стоянке перед гостиницей, как белоснежная крейсерская яхта среди зачуханных катерков, всяких там "мерседесов" и БМВ. Водила болтал с тремя белобрысыми пигалицами лет по пятнадцать-шестнадцать. Они были в черных рокерских кожанках с неимоверным количеством шипов и заклепок, в руках - букетики красных гвоздик. В сторонке, возле маломощных мотоциклов, обвешанных для придания устрашающего вида фарами и катафотами, независимо покуривали их бойфренды-байкеры, такие же сопляки в черной коже с красно-черными нарукавными повязками с изображением фашистской свастики. Так надо понимать, это были скинхеды. Они очень гордились собой, но немного нервничали. Особенно когда мимо проходили русские тетки из тех, кто до сих пор за СССР.
Когда я подвел Мюйра к "линкольну", юные скинхедки сделали стойку, но тут же восторженное ожидание в их глазах сменилось недоумением. Одна из пигалиц развернула какой-то журнал или еженедельник с цветной обложкой и показала подругам. Они посмотрели и уставились на меня и Мюйра. Потом снова посмотрели на журнал и на нас. Сравнение их очень разочаровало, оно было явно не в нашу пользу. Они зачирикали по-эстонски, обращаясь к Мюйру. Тот ответил, потом объяснил мне:
- Юные леди спрашивают, когда появится Томас Ребане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120