предложил Дигби.
– Оставайся в носу. Помоги мне определить момент, когда мы пересечем береговую линию.
Луна светила очень ярко, но Ламберт видел только Северное море внизу и бесформенное нагромождение облаков впереди. Он отлично понимал: чтобы посадить самолет на землю, надо вести его под облаками. Итак, ему снова приходится возвращаться из рейда с мертвым в умирающим, в то время как сам он не получил ни царапины. Рут всегда говорила, что здесь нет его вины, но она, конечно, ничего не понимает в этом. Ведь машину ведет он: легкое прикосновение его ноги к педали – и их место в воздухе моментально изменится на полмили. Все, что происходит с самолетом, происходит с его ведома и по ею вине. Никаких оправдывающих или смягчающих обстоятельств! Не существует никаких прав без ответственности! Ребята делали все так, как он им приказывал, без малейших возражений. Никто не просил разрешения выброситься с парашютом, и никто из них не сказал, что, отреагируй он побыстрей на вспышки зенитных орудий корабля, и самолет не был бы поврежден.
– Бэттерсби, возьми огнетушитель и тщательно осмотри все в средней части самолета. Если сможешь, найди сигнальный фонарь и осмотри двигатели через иллюминатор около радиста.
– На приборах все в норме, командир. Двигатели, судя по ним, работают отлично.
– Стой здесь, дружище, я просто разнервничался немного, – признался Ламберт.
– О'кей, командир, – ответил Бэттерсби.
Подавленный, чувствуя необъяснимую вину за то, что с ним самим-то ничего не произошло, Бинти прижимался к Кошеру и вполголоса, кашляя от едкого дыма, одну за другой перечислял гайки и болты каждой детали побывавших в его владении четырех мотоциклов. Флэш сидел на полу, прислушиваясь к нудному бормотанию Бинти и стараясь не глядеть в сторону верхней турели. В кабине летчика Ламберт и Бэттерсби боролись с непокорной, еще неизвестно как поврежденной «скрипучей дверью». В носу в поисках земли жадно смотрел на море Дигби. Через некоторое время он крикнул:
– Вижу землю! Это английский берег. Олдборо.
– Командир – всему экипажу. Я могу приземлиться на запасном аэродроме в Менстоне или попытаюсь найти Уорли-Фен.
Около двух минут все молчали, потом Бинти несмело предложил:
– Давайте довезем Коэна домой. Через несколько минут Лам берт и Дигби увидели вертикально направленный луч прожектора. Усталость как рукой сняло. Пользуясь только элеронами, Ламберт все ближе в ближе подводил «скрипучую дверь» к аэродрому Уорли-Фен. Градус за градусом он вывел самолет на такой курс, который позволил начать посадочный маневр за девять с половиной миль до аэродрома.
Ламберт управлял высотой полета посредством дросселей, позволяя самолету медленно терять высоту вместе с уменьшением скорости. Рули высоты по-прежнему не действовали.
– Мне понадобится весь твой вес, Мики, – сказал Ламберт, обращаясь к Бэттерсби.
Они медленно приближались к взлетно-посадочной полосе со светотехническим оборудованием. Бэттерсби включил механизм выпуска шасси и, ко всеобщему облегчению, оно плавно встало на замки без каких-либо происшествий.
– Закрылки на двадцать градусов. Держитесь крепче за что-нибудь. Если хвост и отскочит, то только самый кончик. Смотрите не выскользните из самолета, – дал Ламберт несколько распоряжений подряд.
Он вел самолет на высоте не более четырехсот футов над деревьями и продолжал снижаться. Вышка аэродрома Уорли-Фен поползла вверх и пронзила линию горизонта. Ламберт прилагал все силы, чтобы удержать штурвал. «Ну-ну, давай, „скрипучая дверь“, не подведи, родная! Последний раз!»-взмолился Ламберт про себя. Бэттерсби и Ламберт наваливались на штурвал с такой силой, что стали даже опасаться, не погнулся бы металл.
Никто из них не произнес ни слова. Они уже прошли значительную часть полосы, но колеса еще не коснулись ее.
– Не могу посадить, не слушается! – пробормотал Ламберт.
Продолжать лететь по такой глиссаде означало бы сильнейшее и роковое столкновение с землей где-то за серединой аэродрома или еще хуже-в рощице за ним.
– Будь что будет, – сказал Ламберт и взял назад до отказа все рычаги управления двигателями.
«Скрипучая дверь» стукнулась о полосу, как кулак рассерженного человека о стол. Заскрипели заклепки. Покрышки на колесах завизжали, как побитые собаки, и этот визг повторялся всякий раз, когда подпрыгивающий самолет разогретой резиной касался бетонированной полосы. Ламберт полностью выпустил закрылки, но самолет все еще мчался прямо на деревья в дальнем конце полосы со скоростью шестьдесят миль в час.
– Самолет качается! – крикнул Бэттерсби, но Ламберт уже заметил это и пытался уменьшить размахи качания.
В следующий момент началось невероятное, и псе перемешалось, как в аду. Бэттерсби был совершенно уверен, что им не сесть на полосу, и тем не менее понимал, что они садятся. Все ниже и ниже. Самолет сильно ударился и весь задрожал. По обоим бортам взметнулось яркое пламя. В окнах кабины замелькали желтые искры. Раздался пронзительный визг и скрежет. Послышались звуки раздираемого металла. В сумасшедшем ритме замелькали по сторонам деревья. Потом все звуки внезапно оборвались и наступила такая тишина, какой они никогда раньше не ощущали. Дигби в какое-то мгновение даже показалось, что он умер. Потом послышались булькающие звуки вытекающего из поврежденных баков бензина, заскрипел согнувшийся и теперь оседающий металл. Запахло гарью и стооктановым бензином, остро ощущались сладковато-терпкие запахи теплой крови и свежих ран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66