— Но не мы так это сделает кто-нибудь другой, — у Рубцова глаза горели азартом. Однако и он дорожил аккредитацией и не спешил покидать обетованные черноморские берега в такую пору года. — Но если даже это двойник, то двойник классный… и голос Путинский и улыбка…
— Я бы не был столь категоричен, — вдруг возник оператор. — Это не самая близкая экспозиция, с которой мне пришлось снимать да и кассета не первосортная, десятый раз пишу.
— Да перестань, Гена, — едва не взмолился Рубцов, — это только слепому неясно.
— Забудем об этом до пресс-конференции, — сказал режиссер и все поняли, тема исчерпана и пора на обед…
В Сочи стояло пекло, запахи расплавленного асфальта, выхлопных газов и тропических ароматов сливались в один неповторимый букет, свойственный большинству южных городов…
35. Гнилая яма, 11 августа.
Горы непредсказуемы. Из каких-то невидимых щелей, каменных пор и клеток земли вдруг потянулись тонкие струйки белесого тумана. На глазах ущелье стало наполняться клубящимися образованьями, потянуло потаенной сыростью, которая с каждой минутой натягивалась ледяным холодом.
— Вот это номер, чтобы никто не помер, — стараясь оставаться спокойным, проговорил Щербаков.
Шторм глядел вдаль, где вместо озорного светлого облачка замаячила грандиозная туча. И ветер, который вдруг всколыхнул все растущее, стал настолько задиристым, что пришлось прикрывать глаза от песка, который он принес с собой с противоположной гряды.
— Ну, братцы, я такого блаженства давно не испытывал, — промолвил Шторм, отстегивая на вороте пуговицу.
И Путин после изнывающей жары тоже ощущал небесную благодать, его тело испытывало облегчение, словно его сняли с раскаленной сковородки и перенесли в прохладную ванну. А тут еще обе гряды ущелья соединила непередаваемой красоты радуга.
Однако человек никогда не насыщается до конца ниспосланной благодатью, не успевает, ибо природа все делает, чтобы он не закоснел в безмятежном телесном восторге. Она каждый миг преподает ему свои суровые уроки. Чтобы не зазнавался и не мыслил себя выше нее, матери-природы…
Когда, наконец, хлынул ливень, Щербаков со Штормом перевернулись на спину, подставляя ошпаренные солнцем лица под его освежающие метелки.
— Эх, мать твою, как просто сделать человека счастливым, — говорил Шторм, ловя ртом и ладонями крупные, как виноградины, дождины…
Но предаваясь детским радостям, этот пожилой полковник, думал совсем о другом. Он напряженно восстанавливал в памяти лицо одного из тех «рабов» , которые недавно трудились внизу, устилая дно ущелья каменными плитами. Это был молоденький паренек с пшеничными усиками, загорелый, и наголо обстриженный. Босой, в клетчатой рубашке… «Где я его мог видеть? — спрашивал себя Шторм. — В каком-нибудь московском магазине, на улице или… Да нет же, черт меня подери, память стала сдавать, я же его сам натаскивал месяца два назад… Это же агент Платонова, только тогда он был при волосах и без усов. Ну да, Валера Мирченко, агентурная кличка Сайгак. Легконогий, весь словно свит из множества стальных жил, как те тросы в навесных мостах… Я его и готовил для работы в горах Северного Кавказа, в зеленке и вот он — тут, на тебе, рукой подать… Нужно как-то ему дать знать, что мы здесь, рядом, и знаем о нем. Только бы еще раз их вывели на работу…»
И небеса, как будто услышал просьбу атеиста Шторма, ибо внизу послышалось стальное клацанье, голоса — это выгоняли на работу рабов. Их было человек двадцать, разношерстная публика, молодые, очень молодые, средних лет и очень пожилые люди снова взялись за ломы и лопаты, впряглись в одноколесные тачки.
Шторм взглянул на часы: до вероятного прибытия Эмира оставалось несколько часов и, видимо, принимающая сторона спешила.
Сайгака он увидел среди второй группы, которая вышла из округлого проема под охраной трех моджахедов. Мирченко был в башмаках без шнурков, в той же клетчатой рубашке..
— Владимир Владимирович, — Шторм тихо позвал Путина, — обратите внимание вон на того паренька… с бритой головой и в клетчатой рубашке.
Президент через бинокль быстро отыскал искомую фигуру. Сказал: «Молоденький парнишка, больше семнадцати не дашь…»
— Ему двадцать шесть было три месяца назад… Этот парень наш, агент Платонова, я его сам готовил…
Путин еще раз приставил окуляры к глазам.
— Значит, это тот самый Сайгак, благодаря которому мы вышли на этот пейзаж? — Путин подбородком указал на ущелье.
— Тот самый. Я его учил подражать пению зорянки и это у него великолепно получалось, — и Шторм, положив рядом с автоматом бинокль, сложил ладони трубочкой и поднес их к губам. И на удивление Путина с Щербаковым послышалось ласковое, зазывное пение птахи тиу-тиу-тии, тиу-тиу-тии…
Шторм, продолжая держать ладони у рта, замолк и сам превратился вслух. Вернее, в глаза.
— Если сейчас парень поднесет к лицу ладонь и утрется ею, значит, он услышал и понял, что мы здесь…
Путин, зная кодировку жестов при наружной слежке, тем не менее был сильно удивлен, когда парнишка действительно неброским и вполне естественным движением, поднял руку и вытирающим жестом провел ею ото лба до самого подбородка. И как будто дважды качнул головой…
— Он наш, — сказал Шторм, — значит, не зря мы с ним осваивали «тарзанью горку» и рвали жилы на «тропе»…
Сзади подполз Гулбе. Он был мокрый до нитки, хотя ливень уже прекратился.
— Товарищ полковник, — обратился он к Шторму, — ребята замерзают, может наступить переохлаждение. Вы сами видите, что творится в природе….
Шторм, конечно, знал, что такое на операции переохлаждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139