Его лицо хранило следы ожогов — вся правая часть лица и часть головы были обезображены белыми рубцами.
— Что будем делать с этими козлами, которые издеваются над калеками? — не унимался Одинец.
— Устроим суд Линча…
— Хоть сейчас… Смерть немецко-фашистским оккупантам!
Слежка за «ниссаном» не представляла особой сложности — отчетливо заметный в автопотоке, он вел их за собой до самой железной дороги. Это, видимо, была одна из пригородных веток, по которой как раз прошел электропоезд.
— Татарин не ошибался, когда говорил, что слышал сигналы электричек, — сказал Карташов. Однако его напарник был озабочен другим.
— Что будем делать? — снова спросил он.
— Будем действовать по обстоятельствам.
— В гробу я видел твои обстоятельства. У тебя с Бандо тоже были обстоятельства. Я говорю о другом — что мы сделаем с этими друганами? Суд Линча это хорошо, но меня интересует, что ты, как бывший сотрудник уголовного розыска, должен в такой ситуации предпринять?
— Формально? Арестовать за принуждение к нищенствованию и за сутенерство. Предъявить обвинение в применении пыток и покушений на чужую собственность… А если по совести — придавить и растереть.
— Но ты учти, что это лишь казарага, а нам нужны сами барракуды. И их гнезда и то, на чем они делают бешеные деньги. Или я сказал что-то не то?
— Нет, Саня, ты как всегда абсолютно прав… »Ниссан» сворачивает, немного тормозни, пусть проедет трейлер.
Они миновали микрорайон из нескольких 16-этажек и выехали к развилке. Микроавтобус направился вправо, к видневшимся домам старой застройки. Это уже было Замоскворечье, куда Лужковские стройки еще не дошли. Припарковался «ниссан» возле высокого, полинявшего забора и тот, что был в коричневой куртке, вышел и ключом открыл ворота. В проеме они увидели оштукатуренный одноэтажный дом, стены которого были в больших трещинах. «Ниссан» подрулил вплотную к невысокому крыльцу.
Татарина вместе с ящиком внесли в открытую дверь. Затем развозящие вернулись и по одному отнесли в дом остальных двух калек.
— Ты заметил, на окнах решетки? — спросил Одинец. — Неплохая тюряга для Татарина.
В двух, серединных, окнах зажегся свет. Вскоре вышли «хозяева», один из них на ходу пересчитывал деньги. Перед тем как сесть в кабину, он отстегнул на куртке молнию и спрятал в карман выручку. Водитель, не выпуская изо рта сигареты, стал причесываться.
— Которого будем брать? — спросил Одинец.
— Который в кожанке. Заодно узнаем, сколько защитники Отечества собрали для них денег… Мне надоело быть пассажиром, может, поменяемся местами?
— Идет, кандидатура одобрена, — Одинец с удовольствием затянулся сигаретой. — Он, правда, бугаёк, но ведь и мы с тобой еще не таких лошаков осаживали, верно?
Не выходя из кабины, они поменялись местами.
— Согласен, но у него под полой может оказаться дура.
— Они уже трогаются.
Несмотря на вечер, движение было интенсивное и они, теряясь в потоке машин, повели красный «ниссан» по улицам окраинной Москвы. Ехали недолго. Парень в кожанке покинул машину перед самой церковью Казанской Божьей матери и дальше пошел пешком в сторону Садовой улицы. Очевидно, ему надо было миновать часть территории музея-заповедника, чтобы выйти к искомой точке. Карташов свернул на гаревую дорожку с таким расчетом, чтобы выехать преследуемому наперерез.
Когда они сравнялись, Одинец сильным тычком откинул дверцу и сшиб парня на землю. Когда Саня выскочил из машины и попытался заломить ему руку, тот перевернулся на спину и ногой отбил нападение. В глазах жертвы плясали недоумение и страх. «Ты мой!» — крикнул Одинец незнакомцу и придавил того коленом к гаревой дорожке. Однако сопротивление было сломлено только после того, как он нанес сильнейший удар в челюсть поверженного.
— Мцыри, давай сюда наручники! — крикнул Одинец.
Карташов пошарил в «бардачке», но там наручников не оказалось. Они лежали за сиденьем, вместе с фонариком и перчатками.
Он вышел из машины и сам защелкнул браслеты на запястьях пленника.
— Ручки-то у мальчишки интеллигентные, — сказал Одинец и подхватил парня под мышки. — Мцыри, давай сюда мешок…
— Куда его повезем? — уже из кабины спросил Карташов.
— На бывшую целлюлозно-бумажную фабрику. На Учинское водохранилище, там с ним и обсудим международное положение.
Ехали долго. Несколько раз за их спиной слышалась возня и тогда Одинец брал фонарик и светил на резиновый мешок, в котором находился похищенный.
— Он меня, падла, саданул ногой в пах… Если оставит без потомства, я из него сделаю майонез…
— В таких случаях надо заходить с головы, — сказал Карташов.
— Да знаю я, откуда надо заходить, — раздраженно бросил Одинец. — У нас же не было времени, чтобы все сделать грамотно.
Дорога была знакомая и Карташов довольно уверенно вел машину. И к ЦБФ свернул без подсказки Одинца. Два, стоящих друг против друга огромных корпуса, напоминали то, что обычно остается от сильнейшего землетрясения. Ни одного целого стекла, ни одной двери — темные зияющие провалы… .
— Тормози! — сказал Одинец и выбрался из машины. Прошел в здание.
Карташов смотрел на всеобщую запущенность и подумал о своей бывшей рижской казарме. Наверное, ее тоже постигла столь же печальная судьба.
Показавшийся в проеме дверей Одинец крикнул:
— Подай задом, тут есть довольно укромный уголок.
Парень был тяжелый и дважды резиновый мешок выскальзывал у них из рук. Минуя длинный, пронизанный сквозняками коридор, они завернули за угол и уперлись в ржавые металлические двери. В свете фонаря на табличке можно было прочесть:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99