— в висок Одинцу настырно уперся теплый ствол ПМ. И, видимо, в голосе Карташова было столько убедительности, что Одинец, словно контуженный, замотал головой и надолго затих…
— Что ты трясешь своей глупой башкой? — съехидничал Карташов. — Может, я тебе щенку жизнь спас, а ты тут мне устраиваешь первомайскую демонстрацию, — Карташов опустил руку, а затем спрятал пистолет во внутренний карман куртки.
— Ты, оказывается, иногда можешь быть Рэмбо, — Одинец протянул Карташову пачку сигарет. — Ладно, Серый, забудем, просто я сегодня насмотрелся такого… Сам не знаю, что делаю.
— Ты лучше свяжись с Бродом и скажи, что нас засекли. Спроси — что делать?
— И так ясно. Перед Лобней бросаем машину и пусть он нас где-нибудь подберет.
Но когда Одинец связался с Бродом и рассказал об инциденте с милицией, тот воспринял это достаточно спокойно, однако «подбирать» их не собирался. Велел машину оставить где-нибудь в районе Аксаково, а самим на речном трамвайчике добираться до Химок. Туда за ними приедет Николай. Однако все произошло по-другому. Когда в поле зрения появился дорожный указатель «Юрьево», Одинец приказал свернуть в сторону Витенево, находящегося на берегу водохранилища.
Они заехали в уже подернутую багрянцем рощицу и вышли из машины. Обрыв был хоть и крутой, но не очень высокий. Они прошли вдоль воды и за песчаным выступом нашли подходящее место. Вернулись за «мерседесом» и подогнали его к самой кромке обрыва.
— Жаль железного конька, — сказал Одинец. — Оружие оставляем себе или топим вместе с тачкой?
— Ты как хочешь, но я без ствола, как без рук, — Карташов похлопал по левой груди, где спал его ПМ.
Забрав из «мерседеса» кое-какие вещи, среди которых были тротиловые шашки и две бутылки водки, они столкнули машину вниз. Пару секунд она сиротливо висела в воздухе, пока не раздался тяжелый всплеск воды.
Остаток ночи и половину дня они провели в стоге сена. Дважды с ними связывался Брод — один раз из клиники Блузмана, вторично — звонок из Рождествено. Как он выразился, у него все получилось и он настоял на том, чтобы они не появлялись в людных местах, а ждали Николая там, где находятся.
Пока ждали охранника, Одинец рассказал о том, что происходило на Учинском водохранилище.
— У блатных нервы ни к черту. Как только услышали взрыв, какой-то пахан как завизжит: «Братва, да нас счас топить будут… е… м их скопом!» А мы только на это и рассчитывали, хотя и не предполагали, что все так быстро начнется. Я их неплохо закупорил… червяки в банке… Открыли такую пальбу и кто-то, видно, случайно угодил в емкость с аммиаком. Хорошо, что ветер дул в сторону водохранилища, а так бы всех потравило…
— Значит «стрелка» удалась? — с усмешкой спросил Карташов.
— Это надо было видеть! Все, как буйволы откормленные, но пули их укладывали только так. На что наш доктор ко всему привычный, но и он, когда осматривал их, ругался матом, как последний ханыга. Я подхожу к нему и спрашиваю: «Ну как, доктор, живые есть?», а он: «У этого пульса нет и у этого пульса нет… » И так раз десять: «У этого пульса нет». Правда, у одного курчавого сердце еще билось, но весь живот был разворочен, словно чернобыльский реактор. Жратва перемешалась с кишками, и так несло чесноком… бр-ррр… — Одинец передернулся, демонстрируя отвращение.
— Наверное, перед «стрелкой» пацаны забегали поужинать в «Арагви»… Я всегда своим бойцам внушал, чтобы перед операцией не наедались. Лучше бутылку оприходовать, чем жрачкой набивать желудок…
Где-то неподалеку стрекотнула сойка, видно, ее разбудил самолет, низко пролетавший над рощицей. На макушке высокой сосны, как приклеенная, висела зеленая звездочка. Карташов смотрел на нее и вспоминал другие звезды, в других местах, куда заносила его жизнь. И подумал: если еще хоть раз сойка даст о себе знать, значит, все кончится хорошо. И он начал считать и досчитал до ста, когда совсем рядом, меняя модуляции, прострекотала пичужка. Он поднял воротник куртки, зябко поежился и прижался к плечу Одинца.
Перед его взором замелькали бессвязные клипы, постепенно уводя его в тревожный и вместе с тем вполне реальный сон… Как будто он ползет по узкому, диаметром в 80 сантиметров , лазу и ощущает затылком осыпающийся песок. Но сзади на него напирают, подталкивают, и он, понимая, что по его вине может сорваться побег, изо всех сил принялся работать локтями, устремляясь в непроглядную тьму. Он знает, что надо проползти семнадцать метров и потому очень боится, что не заметит вертикального ствола колодца и уползет в глубь земли… С надеждой ждет, когда появится впереди спасительный свет и в лицо повеет свежий ветерок. Но вместо этого услышал над головой злобный лай сторожевых собак, глухой топот ног, истерические крики часовых… Он затаился, закусив зубами рукав лагерной спецовки.
— Так ты, Саня, говоришь, что это была настоящая Варфоломеевская ночь? — Карташов взглянул на Одинца, но тот, откинув на сено голову, скрестив на груди руки, крепко спал. И, возможно, видел во сне бой: временами по лицу пробегала судорога, дыхание учащалось, а указательный палец правой руки делал и делал сжимающе-разжимающее движение, словно нажимал на курок…
Карташов вынул из куртки мобильник и набрал номер телефона Надьки Осиповой. Ответили сразу и полился жалостливый поток из слез и причитаний. Так он узнал, что их со Светкой таскали на допросы в милицию, но они ничего не сказали, потому что сами ничего не знали и следователь от них отстал… И, наверное, от растерянности Надька сморозила глупость, сказав, чтобы он «как-нибудь зашел за вещами». Однако известие о том, что сестра уехала домой, облегчило его душу и вселило некоторую определенность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99