Так что не пытайся мне лгать.
– Не буду.
– Ладно. Недельная оплата.
Кэлли оттолкнул от себя «Джек Дэниэлс» и встал.
– Ну хорошо, – сказал Каттини, – две трети от этого.
Кэлли отошел от столика на пару шагов, а потом приостановился и сказал:
– Процентики... Сколько времени понадобится, чтобы найти место?
– Три дня.
– Нет. – И Кэлли скрылся из виду. А когда он вернулся, за ним шел бармен с тройной порцией выпивки для Каттини. – Двухдневная плата за полдня работы, – сказал Кэлли и тут же пересмотрел свое мнение: – За телефонный звонок.
Каттини засмеялся, опустив голову. Один его глаз был прикрыт заплаткой, другой – оказался в тени. Он отхлебывал из нового стакана, не поднимая подбородка, втягивая в себя виски каким-то боковым глотком. Потом он поставил стакан на стол и с усилием поднялся со стула, словно калека, толкающий колеса своего инвалидного кресла. Телефон был у входа в бар. Вернувшись, Каттини сказал:
– Двухдневная оплата для меня, а за аренду комнаты дополнительно.
– Куда мне надо идти?
– Я тебя туда отведу. У нас масса времени.
Дело было в половине пятого. В этом баре царили постоянные сумерки. Красный, дразнящий свет шел от ламп на стенах, и длинные клубы дыма покачивались во влажном теплом воздухе. А в дальнем конце помещения, в разных его кабинках и закоулках были как бы зоны густых сумерек. Кэлли подумал, что времени достаточно. Может быть, и не масса, но вполне достаточно.
* * *
Можно смотреть на какую-то картину, разглядывать ее со всей внимательностью, но не суметь заметить нечто очевидное: тень, которая более интенсивна, чем предмет, отбрасывающий ее, неточный цвет, примененный для особого акцента, нечеткость контура... И вдруг, когда ты подумаешь о картине, придет осознание этого.
В течение нескольких дней Кемп думал об эскизе Дега. Что бы он ни делал, образ этой танцовщицы порхал в его мозгу, подобно какой-то призрачной проекции. Под юбочкой, ниспадающей мягкими складками, были напряженные мышцы танцовщицы, а за каждым ее прыжком и поворотом – до предела натянутые сухожилия и опаленные легкие. Особенно ему нравилось сочетание изящества и силы, нежности и боли.
Он хотел обладать ею. Обладать ею. Временами, когда он думал об этом эскизе, он видел себя в комнате-склепе галереи Брайанта, видел пюпитр, установленный, чтобы лучше показать картину, самого Брайанта, суетящегося где-то на заднем плане. В той картине, которую Кемп рисовал в своем сознании, была и другая фигура. Вообще-то Кемп и не обратил бы на него особого внимания, на кого-то постороннего, наблюдающего за самым важным в композиции, за тем, в чем заложено истинное напряжение, – за противоборством между Кемпом и его амбициями.
Однако теперь он задержал свой взор на этом типе, влезшем не в свое дело. И внезапно это оказалось важным, внезапно эта фигура стала загадочной. Подобно какому-то наблюдателю в углу какого-нибудь средневекового холста, помещенному там художником, чтобы символизировать им голод или утрату. Этакий призрак на сельском празднике.
Кемп позвонил по телефону.
– Нет, – ответит Брайант. – Предложение, конечно, от вас самого. А всего их четыре. Но от мистера Дэвиса ничего. Тем не менее время еще остается.
Второй звонок Кемп сделал в Англию.
– Этот парень Кэлли, – сказал он, – о котором, как вы говорили, я должен услышать. Я ничего о нем так и не слышал.
– Но он там. – Голос отвечающего был сонным.
– А что он собой представляет?
– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
– Опишите его мне, – сказал Кемп.
* * *
Это был именно тот телефонный звонок, который Кэлли, конечно, захотелось бы услышать больше всего. Это был тот звонок, ради которого он и подслушивал телефон Кемпа. Но пока шел этот разговор, Кэлли осматривал тесную квартирку, состоящую из одной спальни, в бедном индейском квартале. В раковине на кухне валялись две-три грязные тарелки. Там еще были остатки хлеба на разделочной доске, перезревший персик в вазе, какая-то одежда в стенных шкафах...
– Сообщи мне, когда ты уйдешь, – сказал Каттини. – А я тогда скажу этому парню, что он может въезжать обратно.
В шкафу Кэлли отыскал кое-какое постельное белье.
– Так это твоя квартира, Джерри, а? Ты живешь здесь?
– О Господи, – захлебнулся смехом Каттини. – Тебе бы стоило посмотреть, где я живу. Но ты ведь и знать об этом не хочешь.
– А этот парень, который живет здесь... Куда он денется?
– Да уж. – Смех сразу стих, превратившись в вялую усмешку. – Да уж, вот как раз у меня-то он и останется.
* * *
Нина прижала руку к щеке Кэлли и сказала:
– Не беспокойся. Я буду ждать тебя.
Это не было обещанием верности и постоянства. Это означало: я буду там, когда ты придешь. Я никуда не уйду без тебя. Кэлли ехал на юг по междуштатному шоссе номер 10, не зная, верить ли тому, что она сказала. Он был рад воспользоваться ее зависимостью от него, ее впечатлительностью, не ведая, к чему все это может привести. Да он особенно и не задумывался над тем, что он мог бы означать для Нины, что она видела, когда глядела на его лицо, что имела в виду, когда говорила: «Фиджеак». Он думал о Кемпе.
Кэлли свернул с шоссе. Светила полная луна, застывшая и печальная в ясном небе, так что он вполне мог ехать по этим маленьким дорогам, используя лишь боковые огни. Он нашел Нину именно там, где она и обещала быть: на стыке проселочной дороги и узкой замощенной ленты, ведущей к розовому полю. Она сидела на небольшом чемоданчике, словно переселенец.
Кэлли заглушил двигатель и подождал, пока она подойдет к машине. Но она не двигалась с места. Он вышел из машины и приблизился к ней.
– Вот здесь, – сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147