Справляешься или позоришься?
— Не жалуется, — туманно ответил Дружинин.
Более подробно высказаться не успел — сержант открыл дверь обезьянника, проводил задержанного в кабинет следователя.
Дружинин думал увидеть солидного, пожилого человека, а за письменным столом — самый настоящий пацан.
— Личность установлена. Осталась одна невыясненная деталь — угон машины.
— Оперативная необходимость, — таинственно улыбнулся детектив. — Не нашел такси, преступник уходил из-под наблюдения, пришлось применить крайние меры.
После недолгой воспитательной беседы, насыщенной упоминаниями многочисленных статей уголовного кодекса, Дружинина все же отпустили.
Домой Петька не пошел — Машка на работе, жрать дома, как всегда, нечего. Лучше нанести визит потомку императора.
Возле дома, в котором живет Романов, младший компаньон столкнулся с Видовой. Бледная, покачивающаяся женщина шла, придерживаясь за стволы деревьев. От одного к другому. Испуганно оглядывала прохожих, припаркованные легковушки.
— Вы?
— Я… Мне — к Роману Борисовичу, — беспомощно проговорила Ольга Карповна, уцепившись за рукав Петьки. — Вы — его помощник? Помогите…
— Что случилось?
— Дедушку Прохора убили…
В последние дни Сидякин был необычайно раздражен. Мотался на своей коляске по особняку, гонял слуг и шестерок. Все не по нему: и блюда переперчены, и пыль с мебели не стерта, и комнаты не проветриваются, и постельное белье плохо выглажено. Словами не ограничивался — нередко пускал в ход узловатую самшитовую палку.
Единственные обитатели дома, к которым хозяин относился более или менее сносно — узколобый, прозванный старшиной Дегенератом, и волосатик, именуемый Обезьяной. С ними Сидякин подолгу шептался за закрытыми дверьми.
Однажды, Ольга Карповна случайно услышала обрывки беседы. Она сидела в комнате рядом с гостиной, по недосмотру участников совещания дверь приоткрыта. Не только почти все слышно, но и видно.
— Грач набивается на стрелку. Говорит, что очень нужно. Понимая мое безножное состояние, предложил встретиться в коттедже… Как думаете, не опасно?
Дегенерат поглядел на потолок, потом на портрет бравого фронтового старшины. Будто искал достойный ответ на поставленный хозяином сложный вопрос. Подтвердишь — опасно, получишь обвинение в трусости, посоветуешь встретиться с конкурентом — упрек в предательстве. И так колко, и так жестко.
— Думать надо, — вдумчиво проговорил он. — Хорошо думать.
— Думать — не для тебя, остатки мозгов заржавели… А ты что скажешь, Обезьяна?
— Пусть приезжает. Только в коттедж войдет один и без оружия. Обшмонаем. Для гарантии посадим за оконные портьеры пехотинцев с автоматами. Мы с Дегенератом станем за дверью гостиной… Все дела.
— Больно уж легко у тебя получается. Обшмонаем, посадим в захоронке пехотинцев, — передразнил Прохор. — Грач, небось, просчитал все варианты стрелки. Он, не в пример вам — хитроумная животина, его так просто не взять.
Недолгое молчание. Волосатик обиженно хлюпает заложенным носом, узколобый изучает узор на ковре.
— Когда стрелка? — интересуется он. — Не сегодня же?
— Через три дня.
— Успеем подготовиться…
С этих пор в многокомнатном особняке — тихая беготня. Перевешивали гардины, колдовали над запасной инвалидной коляской хозяина, передвигали мебель, перешептывались.
Через два дня, утром волосатик позвал женшину к хозяину.
— Завтра пожалует твой муж… Бывший муж, — скривив сухие губы, уточнил Сидякин. — Ничего хорошего от этого посещения не ожидаю. Отказаться не могу. Ты будешь находиться в комнате за кухней — проводят. По монитору увидишь и услышишь все происходяшее в гостиной. Если — спокойно, вернешься в свою комнату, если — нет, Обезьяна отвезет тебя на «каблучке» в город. Верный, не раз проверенный человек.
Комнаты особняка нашпигованы датчиками, провода от них сходятся в особое помещение, доступ в которое всем, кроме двух осободоверенных шестерок, запрещен. Однажды, Прохор Назарович посвятил женщину в свою тайну, показал ей как пользоваться хитроумными приборами.
— Можно один вопрос? — по ученически подняла руку Видова. Сидякин кивнул. — Почему вы так заботитесь обо мне?
В ответ — пятиминутное нерешительное молчание. Мнвалид даже закрыл глаза, опустил голову.
— Любой человек грешен. Есть грехи, от которых можно освободить совесть покаянием, есть — непростительные. У меня таких — два. Теперь могу признаться. Первый — в годы войны застрелил своего комбата. Не просто командира — друга детства. Второй — убил хорошего человека, можно сказать, побратима. Людского суда не боюсь — а вот Божьего… Может быть, спасение внучки комбата станет искупление совершенных мной преступлений? Как думаешь?
Наконец-то открылся! Ольга отлично помнила бабушкины рассказы о вечном комбате, странной его гибели. Упоминалась и фамилия старшины Сидякина. Главного подозреваемого. Кажется, внучка капитана Видова случайно разгадала тайну его смерти.
— За что вы убили моего дедушку?
— Можно сказать, ни за что. Приказали…
— Кто приказал?
Сидякин пуглмво огляделся, согнутым пальцем поманил к себе женщину. Прошептал.
— Органы. Прознали, что я торговал красноармейским бельем и обмундированием, пригрозили. Пришлось дать подписку. Поначалу стукачествовал, после приказали убрать капитана…
— Чем он им так насолил? Если провинился — арестовали бы, судили…
— Лучшего в армии комбата судить? Ну, нет, на это не пошли.
— Вы бы отказались…
Бывший старшина огорченно вздохнул, положил под язык белую таблетку.
— Тогда убрали бы меня… Органы работают четко, у них — все по плану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151