Бояться нечего. Вавочка и её отец, если им верить, сняли угрозу расправы, но Родимцев все же иногда окидывал подозрительным взглядом соседние легковушки и тротуар. Не высунется ли смертельное жало автомата?
Ничего особенного не происходило. Владельцы иномарок и родных машин беседовали со своими пассажирами, шутили, ругались, матерились и ухаживали. Женщины старательно поправляли макияж, отчаянно кокетничали с кавалерами или грызли мужей. На «фордик» и его водителя никто не обращал внимания.
Во дворе Николай поставил машину на детскую прощадку, между «опелем» и «фольксвагеном». Не покидая её, снова огляделся.
Обстановка вокруг родной, черт бы её прибрал, хрущебы не изменилась. Играют в футбол и в прятки неутомимые малолетки. Выгуливают собак престарелые пенсионеры. Азартно обмениваются свежими новостями, покачивая коляски с младенцами, мамаши. Судачат, провожая заинтересованными взглядами проходящих, старушки.
Скукотище! И — полная безопасность.
Запереть «фордик», поставить его под разрекламированную электроннуюю охрану — дело минуты. По водительски подбрасывая и ловя связку ключей, парень пошел к знакомому под»езду с разбитой дверью, упорно вцепившейся в одну единственную петлю. Будто утопающий в спасательный круг.
— Коленька, милый, возвернулся! — ликующе прошамкала баба-Настя, известная во всем квартале сплетница. — Кудай-то ты пропал, мальчишечка, мы уже стали беспокоиться. А тут ещё — несчастье с твоей мамашенькой… Где был, родной?
— В командировке.
— Далече ли?
Не отвечая, Родимцев ограничился многозначительным пожатием плечами. Дескать, коммерческая тайна за семью печатями, разглашать не имею права.
Вошел в под»езд, поднялся на второй этаж. После освобождения из колонии он поставил металлическую дверь с глазком — вместе с матерью наскребли по сусекам нужные для этого деньги. Сейчас постаревшая темнокоричневая винилкожа заляпана грязью — малолетки постарались, глазок разбит — это уже поработали не пацаны, бери выше. Кому-то не понравилось разглядывание «гостей».
В комнатах — устоявшийся запах какой-то плесени. На кухне — черная, обгоревшая кастрюля, в мойке и на столе разгуливают окончательно обнаглевшие тараканы. Короче — запустение. Николай настежь открыл защищенные решетками окна, передавил тараканов и присел к телефону.
Неожиданно аппарат ожил. Принялся выдавать звуки, отдаленно напоминающие деревенский набат.
Интересно, кому понадобилась одинокая женщина? Ведь звонивший не может не знать, что она одинока, что сын практически больше с ней не живет… Впрочем, вдруг Родимцеву отыскала школьная подруга, с которой они не виделись с детства.
Подумав, Николай снял трубку. Ничего не отвечая, подержал возле уха, вслушиваясь в таинственное щелканье, шелест, бормотание. Абонент тоже помалкивал. Даже дыхание не прослушивается.
— Слушаю вас? — не выдержал Родимцев. — Говорите!
Несколько минут — молчание, потом — губки отбоя.
Зря он так паникует, попытался успокоиться Николай, ошиблись номером либо развлекаются телефонные фанаты. Походил по комнате, бросая на тумбочку с аппаратом опасливые взгляды. Снова раздались призывные гудки и снова — с тем же результатом.
Кажется, вариант с ошибкой либо баловством можно отбросить. Кого-то интересует: дома сын Ольги Вадимовны или его нет? Кого? Если отбросить укрощенных Ольховыми бандюг и сыскарей, останется единственный пастух — Бобик. Ради Бога, пусть резвится безгубый урод, пусть тешит прогнившую свою душу!
Выждав свободный промежуток между двумя звонками, Родимцев поспешно набрал заученный наизусть номер. Визитную карточку фээсбэшника он, на всякий случай, сжег. Лишняя улика, могущая заинтересовать того же всевидящего Бобика.
В трубке — всего один продолжительный гудок. Его оборвал женский голос.
— Вас слушают?
Надо же, обычный дерьмовый капитанишка, а обзавелся секретаршей! Небось, когда у Симки критические дни, пользует другую бабу, благо далеко ходить не нужно — под боком, за секретарским столом.
— Мне господина Чередова.
— Одну минуточку.
Минуточки не понадобилось — Антон сразу же взял трубку. Услышав голос все ещё незавербованного перспективного агента, обрадованно что-то промычал. Среднее между радостной матерщиной и служебным удовлетворением.
— Не представляйся — узнал, — торопливо предупредил он. — Шестнадцать часов устраивает?
Николай прикинул: навестить больницу, узнать о состоянии матери, потом наведаться к Сансанычу. На все про все понадобится не больше трех часов. Даже с учетом непременных пробок на московских улицах.
— Годится. Где?
— Возле обоим нам знакомого пруда. Помнишь? Там тебе ещё бока малость помяли.
Николай промолчал. Не любил вспомнинать о неприятных эпизодах своей бурной жизни. Тем более, если они связаны с поражением, с болезненным щипком и без того покрытого синяками самолюбия.
— Буду, — буркнул он и в сердцах так брякнул трубкой о рычаги, что аппарат вздрогнул и жалобно забренчал. Остальную нецензурщину парень вывалил безадресно. Сука, подонок, чекист дерьмовый, импотент сраный!
Ругань, как всегда, подействовала — стало полегче. Окончательно успокаиваясь, Николай бесцельно походил по комнатам. Потом принялся за работу. Наспех подмел и протер влажной тряпкой полы, перемыл грязную посуду, прибрал разбросанные повсюду вещи. Видимо, мать торопилась в магазин, не успела навести порядок. Обычно — чистюля, сына тоже приучила к порядку.
Снова заработал примолкший было аппарат. Вдруг — Антон? Что-то изменилось в его планах — с назначенным местом встречи либо со временем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86